– Он со мной, – говорит Сэм, кивая на Дина.
«Он со мной», – звучит странно, и хотя Сэм четко знает, какой смысл вкладывает в эти слова, какая-то его часть все равно невольно дергается. Дина всю ночь не было, и хотя Сэм не сидел у окна в томительном ожидании, он все равно был бы рад какой-нибудь объясняющей ситуацию смске. Типа, «остаюсь у Кэсси». Этого бы хватило. Не то чтобы Дин – образец негритянина, которому грозит неминуемая смерть на дороге, где разгуливает этот безумный призрак в автомобиле, тем не менее Сэм волновался. А утром на него обрушились новости о мэре, и заодно появился неотложный повод потревожить брата.
Дин, судя по его внешнему виду, был живее всех живых и, вместе с тем, удовлетвореннее многих из живых, включая самого Сэма. Не нужно быть телепатом, чтобы сложить два и два и догадаться: скорее всего, вчера вечером брат припарковал свою импалу рядом с домом Кэсси и всю ночь бурно с ней мирился. В свете вчерашнего открытия, против которого Дин даже не возражал, все это приобретало весьма странный оборот. Сэм убирает удостоверение во внутренний карман куртки и поворачивается к брату. Тот смотрит куда-то в сторону.
– Где ты был всю ночь? – вместо ответа спрашивает Сэм. – Ты так и не вернулся в мотель.
Не то чтобы он говорит «я ждал», но да, это почти что «я ждал», а еще «я волновался», и еще – вишенкой на торте смешанных чувств Сэма – «от тебя пасет бурным примирением и женскими духами». Не так давно, когда они копали могилу Линди, Дин рассуждал о том, что всегда замечает, когда Сэму перепадает приятного ночного времяпровождения. Так вот. Сэм тоже это видит. Это сложно не увидеть. Не догадаться, особенно человеку вроде Сэма, еще сложнее. И это как-то странно колет. Эта Кэсси показалась ему приятной и хорошей девушкой, да и дело тут принимает все более страшные обороты, с убитым мэром, не вписывающимся в обычную манеру поведения призрака, но где-то в глубине души Сэму хочется взять брата за шкирку и уехать отсюда к черту.
Вместо этого Сэм берет себя в руки и отвечает на изначальный вопрос Дина.
– Мэр. Все кости переломаны. Внутренние органы превращены в кашу. Похоже на то, что что-то его переехало, только ни следов, ничего нет.
Сэм вглядывается в лицо брата, старательно пытаясь поймать его взгляд, но при этом столь же старательно пытаясь не продолжить задавать вопросы, которые поднимаются в голове целым роем. Он все не может забыть, как вчера Дин молчаливо сознался, что был влюблен в Кэсси, и, с одной стороны, Сэму бы порадоваться за брата – и он радуется, честно – а с другой стороны, почему-то эта ночь поменяла его отношение ко всей истории. Это очень странно, и Сэм никак не может разобраться в происходящем в собственной душе. Почему его это так трогает? Ну, девушка какая-то, привет из прошлого. Бывает. Его брат тоже человек, и пусть он за свою жизнь переспал с невероятным количеством человек – ха-ха, включая самого Сэма, между прочим, и не раз – это не означает, что Дин никогда не был влюблен. Был. Наверняка. Просто Сэм никогда не думал, что ему придется столкнуться с любовью – бывшей? настоящей? – своего брата вот так лицом к лицу.
О Господи, Сэм, соберись, ну.
– Так вы разобрались, что у вас там с Кэсси?
Молодец, Сэм. Просто умница. Фантастика, Сэмми. Иди теперь приложись головой во-о-он о ту машину, потому что это не тот вопрос, который стоит сейчас задать. Надо было продолжить говорить о деле. О деле. Не о личной жизни брата. О деле. Большая разница. Сэм успевает проклясть себя тысячу раз, но слово – не воробей, приходится морально приготовиться к продолжению неловкого разговора, если, конечно, Дин вообще соизволит ответить. Должен. Да, Дин должен ему объяснение. Почему? Об этом Сэм думать пока не хочет.

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-18 23:43:24)

Дин язвит в ответ, и Сэм не понимает, чем заслужил такой тон в свою сторону. Он же просто спросил, нет? Не наехал, не накинулся, а просто поинтересовался, потому что ему, гм, любопытно. Ну или что-то вроде того, да? Сэм хмурится, глядя на брата. Тот должен быть счастливым или хотя бы радостным, может, зазнаваться, подкалывать в ответ, а не вести себя так. Не то чтобы Сэм на что-то претендует или еще что. Они братья, на что еще тут претендовать? Они делят кровь. И – периодически – некоторые другие вещи.
– Эй, я просто спросил.
Вместо того, чтобы думать об этом, Сэм пытается сконцентрироваться на деле. Мэр. Убит. Так же, как и остальные жертвы. Следов нет. В схему мэр никак не вписывается. Значит, тут должно быть что-то другое. Призраки всегда следуют схеме. Если они не следуют схеме, значит, схема заключается в чем-то другом, или это попросту не призрак. Вот и вся математика. На этом как раз и стоит сосредоточиться. Сэм останавливается рядом с полицейской машиной, напротив Дина, и смотрит в сторону. Какое отношение мэр имел к остальным убитым – это хороший вопрос, и можно легко догадаться, к кому с этим вопросом пойдет брат. Вот только отпускать его просто так Сэм не намеревается. Ну уж нет. Слишком неприятное чувство у него возникает при мысли об этом.
Ну и дурак же ты, Сэмми.
Сэм закатывает глаза и смотрит на Дина, как на придурка, которым тот, безусловно, сейчас и является. Вот это было обязательно, да? «Занимался любовью» он. На язык просится что-нибудь такое же язвительное и едкое в ответ, но вместо этого Сэм елейно улыбается брату и молчит, засунув руки в карманы джинс и прогулочным шагом направляясь к импале. Первым делом им все равно надо в мотель. Кэсси подождет.
– Ну, если твое утреннее продолжение должно быть эксклюзивно с Кэсси и исключительно в виде занятия любовью, то ничем не могу помочь, – бросает он, не оборачиваясь. Тон чуть более язвительный, чем следовало бы, но Сэму все равно. – Нашему призраку плевать, в духе ты или нет, Дин, как видишь, ему и на схему плевать. Или у него какая-то другая схема, покруче. Поэтому пошли в мотель и поищем, как мэр может быть связан с другими жертвами.
Сэм старательно пытается концентрироваться на деле. Даже более старательно, чем стоило бы, ведь концентрироваться-то особо и не на чем: количество фактов, которое им известно и о призраке, и о его жертвах, и о всем, что может их связывать, весьма ограничено. Придется выбираться расспрашивать местных, а среди этих местных, видимо, лучше всего на кандидатуру жертвы расспросов подойдет Кэсси. Кэсси, Кэсси, Кэсси. Все упирается в нее. Сэм не должен испытывать к ней никаких негативных чувств, он даже не знает ее толком, а вот брат – брат знает ее очень хорошо, и это донимает его. Не то чтобы Сэм думает, что Дин останется с ней. Хотя, конечно, и такой вариант возможен. Наверное. Когда они найдут отца и убьют то, что убило Джессику и маму.
Сэм дергает за дверную ручку и садится в импалу, захлопывая дверцу за собой. Нужно собраться и проветрить голову, и этому очень помогла бы пешая прогулка, но идти пешком до мотеля отсюда – это занятие на целую вечность, а у Сэма немножко другие планы. Честно говоря, он еще не до конца понял, какие, но ему как-то нужно справиться с этим жгучим ощущением в груди.
– Я думаю, Кэсси переживет один день без тебя, пережила же она столько лет, – вновь заговаривает он, усиленно пялясь в окно перед собой. – Так что возьми себя и свое настроение в руки, окей? Я не сделал ничего криминального, когда позвонил тебе.
Сэм кидает взгляд на Дина. Он не может толком объяснить свое раздражение по поводу и уж тем более не собирается озвучивать его причины вслух брату. Наверное. Все это и без того чересчур сложно.

Сэм бы поржал над реакцией Дина на ну-не-то-чтобы-так-прямо-случайно оброненную им фразу, если бы не был так раздражен по какой-то совершенно неведомой ему причине. Точнее, Сэму хочется думать, что неведомой, на самом деле, причина эта проста и незамысловата, но ревновать собственного брата к его бывшей девушке – это очень по-идиотски. Да и с чего бы? Брат – это брат, девушка – это девушка, а Сэм вообще к этому непричастен. Вроде бы. Кажется, за последнее время он успел привязаться к Дину совсем по-другому, еще теснее. Это пугает. И – вот как раз в таких ситуациях – заставляет чувствовать себя полным идиотом.
Сэм думает об этом всю дорогу до мотеля, а потом и всю недолгую очередь за кофе, пребывая в странном состоянии не то транса, не то ступора. Ну, окей. Ревность – интересная штука. Он сталкивался с ней раньше пару раз, это все было безобидно и не вызывало у него такой бури эмоций внутри. Потому что ничерта он не «просто спросил», он спросил со вполне определенной целью. И это «занимались любовью» из уст брата кольнуло больно, потому что в системе координат Сэма Дин не «занимается любовью». В принципе. Он занимается чем угодно – машинами, убийством призраков, выдумыванием тупых шуток, но не любовью.
Сэм ставит кофе на прикроватную тумбочку, а сам садится за стол и открывает ноутбук. Дин все еще плещется, но торопить его отнюдь не хочется. Сэму нужно время, чтобы переключиться на дело, и неожиданно этого времени ему нужно чересчур много. Он вбивает в поиск имя мэра, полубездумно просматривает интернет-страницы, но ничего интересного или относящегося ко всей истории не видит. Или просто недостаточно внимательно и вдумчиво смотрит – тоже вариант. Сконцентрироваться на деле становится особенно сложно, когда из ванной выходит Дин.
– Кофе на тумбочке, – говорит Сэм, а потом улыбается уголками губ в ответ на благодарность.
И утыкается в монитор, чтобы брат не увидел, как он закатил глаза. Ревность – дурацкая штука, вы знаете? И тем более она идиотская, чем четче Сэм понимает, что у него нет причин так себя вести. Вообще ни одной. Они же типа... «братья с преимуществами»? В общем, нет у него причин ревновать Дина к кому бы то ни было, даже если тот вдруг решит связать свою жизнь с этой Кэсси навсегда, наделает ей ватагу деток и купит декоративного кролика. Сэм резко захлопывает крышку ноутбука. Все равно найти что-либо у него сейчас не получается, да он и не уверен, что получится в принципе. Видимо, это какая-то темная история, которую нужно вызнавать лично у ее участников. Если такие еще остались в живых.
– Придется опрашивать местных еще, – вслух говорит Сэм, – в интернете нет ничего, ну или я просто не знаю, где искать.
Однако вместо того, чтобы, например, сесть напротив брата и завести разговор на тему дела и того, где можно поискать информацию и кого стоит опросить, Сэм тянется за его телефоном и, остановившись прямо напротив, с непередаваемым выражением злорадства на лице жмет кнопку «выкл». В воздухе звучит мелодия отключения телефона, после чего Сэм роняет его обратно на кровать и невинно улыбается Дину. Ну да, возможно, он ревнует, и возможно, ему хочется избавиться от этого чувства, и еще более возможно, что он не знает лучшего способа. Потому что слушать от брата сопливые признания, во-первых, совершенно не хочется, а во-вторых, они вряд ли прозвучат. Вообще когда-либо. И Сэм, в общем-то, не возражает: он и сам в той же позиции. Поэтому сугубо физическое проявление не очень братской любви его более чем устраивает. Тут и не солжешь.
– И я думаю, что нам обоим стоит проветрить головы и избавиться от лишних мыслей, прежде чем возвращаться к работе, – серьезно сообщает Сэм.
Читай: «Тебе стоит выкинуть из головы Кэсси, а мне – тебя, придурок».
Сэм наклоняется и целует Дина.

Для кого-то это может прозвучать удивительно, но на самом деле затыкать человека на полуслове поцелуем – далеко не самое удобное и легкое занятие на свете, и уж тем более когда вы оба не пребываете в состоянии приятного возбуждения и готовы предаться разнузданному горячему сексу по первому сигналу. У Дина на губах и языке кофе, Сэм успевает почувствовать этот забавный привкус: брат на мгновение поддается, вроде бы, и Сэм не теряет момента, углубляя поцелуй. А потом мгновение проходит, и Дин отстраняется, возмущенный и готовый к бою.
Сэм так и замирает, склонившись вперед, глаза на уровне лица брата.
– Что? – сердито откликается он на свое имя.
Дин говорит сбивчиво и быстро, и Сэм, устав стоять, опускается на корточки, опираясь руками о колени брата. Они так и остаются на одном уровне, лицом к лицу, но теперь Сэм готов вытерпеть так весь этот разговор, каким бы длинным он ни оказался. Брат звучит как-то на удивление обиженно, и стоит задать себе хороший вопрос, почему. С чего бы это вдруг Дину быть обиженным? Что его хотят? Афигенный повод обидеться. Сэм закатывает глаза и раздраженно фыркает.
– Я веду счет, сколько раз ты занимаешься любовью, Дин, потому что я никогда не слышал от тебя эту фразу прежде и сомневался, что вообще когда-либо услышу, – Сэм старается удерживать тон спокойным, но получается плохо. – И ты скажи мне: я должен хотеть тебя или кому-то что-то доказать? Тебе, себе? Может, Кэсси?
Сэм чуть склоняет голову к плечу, глядя прямо в глаза Дину. Он так и оставил ладони на коленях брата – скорее просто как некий символический жест, чем как необходимую опору. Нужно оставаться рациональным и не давать ревности вырваться наружу, тем более, что Дин в чем-то прав. В чем-то. Но не во всем. Сэм облизывает губы и прерывает зрительный контакт, отводя взгляд в сторону и шумно выдыхая. Конечно, никакого счета он не ведет. Ему плевать, с кем спит брат. Ну, почти плевать. Как выяснилось. Сэм бы хотел объяснить все это Дину, но знает, что не получится: он не подберет нужных слов, а брат не услышит, что до него хотят донести.
– Мне плевать, с кем ты спишь, окей? – наконец, тяжело произносит Сэм. Врет безбожно. Даже сам себе не верит. – С официантками, цветочницами, девушками из библиотеки – или со мной, – то, что он вообще ставит себя в один ряд с ними всеми, заставляет Сэма чувствовать себя ничтожно и как-то гадко. А еще заставляет его удивляться, когда он успел провалиться в эту трясину. – Я просто хочу тебя здесь и сейчас, могу я просто хотеть тебя? – он резко возвращается взглядом к лицу Дина. – Или мне сделать вид, что мы примерные братья, и я без понятия, что скрывается там, – едва заметный кивок на полотенце, – под полотенцем, и я никогда не трогал тебя, не ласкал губами и языком, не слышал твое «Сэмми», не давал тебе, не стонал от тебя, от того, что ты делал со мной? Ты теперь выше всего этого, а? Со своими занятиями любовью? Со своей Кэсси?
Ох, черт, он так очевидно ревнует, что это просто смешно. Но Сэму не до смеха: он смотрит Дину в глаза, с упрямством и упорством выискивая там малейший намек на слабину, малейший шанс надавить и победить, потому что он – о да, он хочет завалить брата на эту чертову постель и заклеймить обратно, заставить его забыть все, что с ним делала Кэсси сегодня ночью, и как она это делала. Чтобы все это перестало быть важным для брата. Чтобы словосочетание «заниматься любовью» больше никогда не всплывало в их разговоре.
А еще Сэму хочется узнать, где в картине мира находится он. Что он теперь для Дина: далекие Тасманские острова, экзотическая Африка или Канзас в самом сердце Штатов?

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-22 01:09:28)

Сэму кажется, еще немного, и он прожжет взглядом черепную коробку Дина, и из нее потекут на постель мозги. Но вот брат опускает взгляд, совсем как тогда, у машины, когда он фактически сознался, что был влюблен в Кэсси. Сэм мысленно берет себя в руки, готовясь к какому-нибудь новому чудовищному откровению – такой случай выпадает раз в тысячелетие. Откровение из уст старшего брата. Такие вещи разрушают ореол непобедимости, неуязвимости, дают понять, что и он тоже – человек. Иногда Сэм об этом забывает. Сейчас – вспоминает вновь.
Но взгляда с лица брата все равно не сводит.
Слова Дина вызывают наплыв воспоминаний из далекого, как теперь кажется, и недостижимого прошлого. Сэм отлично помнит то Рождество. Наверное, даже лучше, чем следовало бы. И то, каким к нему пришел брат, тоже уже никогда не сможет забыть. Вместе с тем, как низко и неправильно это было, какие слова он сказал себе, чтобы согласиться. Каким эгоистом был. Впрочем, не был – остается. Сэм стряхивает воспоминания с себя, не желает иметь с ними дела.
– Не в выражении дело, – бормочет он себе под нос.
Дело и правда не в выражении. И не в девушках, с которыми переспал и еще переспит брат и сам Сэм. Это нормально, это он понимает и не собирается от этого отказываться. Но как справиться со жгущим чувством, которое тлеет внутри, не представляет. Дело ведь не в факте секса – у Сэма тоже есть вполне ожидаемая потребность спать именно с женщинами, а не только и исключительно со своим братом. Дело в... в привязанности? В чем? Сэм не может толком объяснить себе, что именно его так задевает. Он тупо пялится на руки брата поверх своих.
– Очень мило, Дин, – у него странный тон: то ли саркастичный, то ли искренний. – Но мне правда все равно, с кем ты спишь, пока ты... Ну, – он заминается, поджимает губы на пару мгновений, пытаясь собраться с мыслями. Мысли собираться отказываются, и Сэм вздыхает и качает головой. – Я не знаю. Это как-то слишком странно. Ты сознался, что был влюблен в нее, даже рассказал ей о нашем семейном деле, а потом вы спите вместе, а потом ты об этом так говоришь, и я не знаю. Человек сегодня умер, а я даже сконцентрироваться на деле не могу, – раздражение прорывается сквозь спокойствие, но Сэм сердится не на Дина, а на себя. Он же с самого начала знал, что эта ревность – глупое и бесполезное чувство. – Мне правда все равно обычно. Все эти девушки в дайнерах, – Сэм пожимает плечами. – Помнишь, я тебе как-то сказал, что я не твоя собственность, я твой брат? Ну, вот, это работает в обе стороны.
Сэм чувствует себя очень глупо, особенно после того, что сказал Дин. Но всех этих слов и правда недостаточно, слова – это для разума, а разум Сэма в курсе, что хозяин ведет себя как последний придурок. Ему нужно почувствовать это теперь, почувствовать на своей шкуре, на коже и под ней, чтобы сердца бились в унисон. Ревность – странное и сложное чувство. Сэм бы и рад взять себя в руки, но оно все тлеет внутри и тлеет, и если он оставит это чувство без внимания сейчас, оно прожжет его насквозь однажды.
Сэм наклоняется и целует левую руку брата. Слова у него закончились, да и не спасают они особо. Дин не говорит ему ничего кардинально нового, да и сам Сэм вряд ли открыл брату Америку только что своим напоминанием. Братья с преимуществами и счастливы этим. Собственно, настало время воспользоваться преимуществами. Когда, если не сейчас? Сэм целует руку Дина ласково и сухо, едва касаясь кожи губами – все костяшки по очереди. Это абсолютно не сексуальный жест, скорее неуверенный какой-то: можно, нет? Или Дин после этого разговора не хочет иметь с глупым младшим братом никакого дела?

Дин явно пришел в себя и больше не собирается вываливать наружу никаких откровений, раз называет его сучкой. Сэм закатывает глаза, по привычке раздражаясь, но не удостаивает брата ответом. Окей, сегодня – можно. Сегодня особенный день. Праздник на улице Дина Винчестера. Он может кликать младшего брата девчонкой и даже не получит за это кулаком прямо по красивому лицу. Лимитированное предложение, действительно только сейчас.
– Возможно, я не очень против, – бормочет себе под нос Сэм, пока Дин горько смеется после собственных слов.
Сэм настолько не задумывался об этом никогда прежде, что теперь не может собрать мысли в кучу. С одной стороны, это не его тип отношений, он так в принципе не делает. И это не то, чего ему хочется в длительной перспективе – все это странное влечение и хаотичный секс. С другой стороны, это чертов Дин, который знает его лучше, чем кто-либо еще, может, даже лучше, чем он сам. И которому можно доверять, даже если брат будет стебать его до конца жизни за стоны и прочие вещи.
Так или иначе, когда пятерня Дина скользит сквозь его волосы, Сэм расслабляется. Он не может знать точно, что это значит: прощен, помилован или черт его разберет, что еще, но одно ясно – можно продолжать. И Сэм продолжает водить приоткрытыми губами по коже Дина, улыбаясь самыми уголками губ. Мой, мой. Руки мои, все мое. В этом моменте и только здесь и сейчас, брат эксклюзивно его, и пусть только кто-нибудь попробует его в этом разубедить.
Сэм вздрагивает, когда чувствует пальцы Дина на своем подбородке, но касание не кажется ему отталкивающим, и он тут же успокаивается и смотрит брату в лицо. Глаза блестящие, озорные. Щенок? Сейчас он покажет щенка. Сейчас он такого щенка покажет!.. Сэм поднимается с корточек, не прерывая поцелуя, как будто это единственное, что держит его в мире живых. Не может удержаться – кусает нижнюю губу брата, больно, не щадя, и продолжает наклоняться вперед, пока не ложится на Дина сверху, всем своим весом прижимая его к постели. Не то чтобы ему чудовищно удобно – длинные ноги свисают, но плевать.
Сэм отнимает руки брата от своего лица, переплетает свои пальцы с его и прижимает к кровати и руки тоже. Теперь нет такой части тела Дина, которую Сэм не накрыл бы собой, не коснулся так или иначе. Это странно: брат под ним, считай, нагишом – полотенце не в счет – а он полностью одет. Сэм царапает зубами губы брата еще раз, напоследок, а потом отстраняется и смотрит на него с воистину дьявольским озорством. Наверное, так интенсивно они не целовались давно. Даже может быть никогда.
– Если ты устал, то я могу побыть сверху, – с самой милой улыбкой, на какую только способен, замечает Сэм.
Вообще-то, конкретно сейчас ему все равно, где быть: сверху, снизу или сбоку, можно даже вверх ногами, если Дину так захочется. Он просто хочет заклеймить брата обратно, поэтому все, что доставит тому удовольствие, пойдет в ход. И теперь, с высоты своего все еще не шибко большого, но уже порядочного опыта, Сэм может ответственно заявить: когда что-либо, что угодно – пальцы, член, да хоть палка, хотя этого он не пробовал и не планирует, давит на простату, и перед глазами разворачивается развратная версия бразильского карнавала с фейерверками и конфетти – в этот момент так хорошо, как не бывает никогда в жизни. Ни-ког-да.
А Сэм хочет сделать Дину очень, очень хорошо.

Это прозвучит удивительно, но для Сэма в этом нет ничего такого. Для него главная и ультимативная цель – это получить удовольствие вместе с партнером, а какие странные и развратные вещи для этого придется сделать в процессе (за редким исключением в виде чего-то совершенно дикого и безумного) – это уже детали. Он может попробовать что угодно, начиная с секса на крыше кампуса и заканчивая ролевыми играми. Даже если воспоминания об этом будут потом накатывать на него удушливыми волнами и заставлять краснеть.
Заметив выражение лица брата, Сэм недоуменно хмурится. Улыбка на его губах гаснет мгновенно. Такое впечатление, как будто он только что обругал что-то святое, вроде мамы или импалы. Или гамбургеров в придорожных дайнерах. Что такого-то? Сэм вскидывает брови, слыша напряженный ответ Дина. О Господи, они два трахающихся взрослых мужика, связанные кровным родством, и брат переживает, что чей-то – хотя почему «чей-то»? его, Сэма! – член посетит его задницу? И это притом, что Сэм дает ему делать с собой все, что захочется? И, типа, отсосать – это нормально и можно, а дать в задницу – это уже низко, подло и недостойно Дина Винчестера? Сэм себя настолько озадаченным не чувствовал никогда в жизни.
Впрочем, ему хватает ума, чтобы промолчать, да и рука Дина на его груди явственно подсказывает, что не стоит кидаться в бой, если хочется продолжения.
– Прости, – до сих пор не очень понимая, за что именно извиняется, шепчет Сэм, а потом решает, что для разрядки напряженной атмосферы этого недостаточно, и склоняется к уху брата: – Я знаю, что я твоя сучка.
Сэм целует Дина в щеку и поднимается с него. Ладно. Надо дать брату остыть. А то он так – возмутился? оскорбился? испугался? – что ему наверняка потребуется время, чтобы прийти в себя. И хотя Сэму искренне непонятна такая реакция, секса ему хочется гораздо больше, чем ругани. Поэтому нервировать брата лежанием на нем он не собирается. Встав с кровати, Сэм принимается расстегивать пуговицы рубашки одну за другой – их много, и это занимает у него порядочное количество времени.
«Я знаю, что я твоя сучка», – Господи, Сэм, когда ты дошел до такого?
Сексуально танцевать и раздеваться Сэм совершенно не умеет и не стремится, он послойно вытряхивается из одежды, потому что ему нужно послойно вытряхнуться из одежды, а не потому что ему нужно соблазнить брата. Впрочем, не то чтобы эта мысль не посещает голову Сэма совсем. Может, ему теперь нужно соблазнить брата? Хотя если быть до конца честным, если Сэм сейчас попытается устроить стриптиз, Дин скорее умрет от хохота, чем возбудится, и потом жизнь превратится в ад под градом его тупых шуток и передразниваний. Ну уж нет. Сэм одним решительным движением стягивает с себя футболку и кидает ее на пол к рубашке.
Он начинает расстегивать ремень и джинсы, но останавливается на полпути и так их и не снимает. Вместо этого смотрит на Дина завороженным и внимательным взглядом, инспектирует его одними глазами с головы до пят в поисках каких-нибудь марок и отметин от Кэсси. Когда брат пришел в то Рождество, у него тоже была отметина. Засос. Сэм поставил сверху свой, переклеймил. Если он найдет хотя бы один, оставленный Кэсси, то поставит сверху такой сильный, что Дин ему потом голову открутит, наверное. Но есть вещи, которые лучше умереть, но все-таки сделать.
Например, сказать брату, что он красив, как чертово локальное божество.
Ох, Сэм, что происходит с твоей головой?
– Я хочу тебя, Дин, – Сэм протягивает Дину руку, предлагая тому то ли подняться, то ли утянуть его к себе вниз. – Очень, очень сильно.
И это, в общем-то, очень, очень видно, если знать, куда смотреть.

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-24 17:27:56)

В первый момент Сэму кажется, что он ослышался. Во второй – что Дин все-таки поменял свое решение. И только в третий он понимает, что не хочет слышать продолжение этой фразы, а потому испытывает искреннее облегчение, когда Дин прерывается на полуслове. Вот и хорошо, хватит с них сегодня разговоров. Обычно Сэм мастак поговорить о чувствах и выложить все, что на душе и что не так, но сегодня лимит душеизлияний кажется ему полностью и окончательно исчерпанным. Ему еще нужно понять, какого черта брат так резко реагирует. И что в таком случае он думает о самом Сэме? Но это потом.
Сэм замечает, что Дин наблюдает за ним, но продолжает как ни в чем не бывало раздеваться. Ему нравится взгляд брата, его интерес, и очень жаль, что на нем все еще это чертово полотенце. Хотя можно без проблем угадать, что там под ним происходит. А потом Дин стонет, и у Сэма не остается никаких сомнений, что он заинтересовал брата, и больше никакой болтовни не предстоит. Слава Богу. Неужели в кои-то веки он выбрал нужную тактику?
Сэм опускает руку на плечо Дину и послушно подходит, ставя колено на кровать между его ног. Порция поцелуев сладкая и малочисленная, Сэм даже подается вперед, пытаясь поймать губы брата обратно, перемещая руку вверх по его шее к затылку, но вскоре понимает, что все это бессмысленно. Кажется, Дин хочет поговорить. В любой другой момент он бы аплодировал стоя такой самоотверженности, но конкретно сейчас скорее расстроен, чем обрадован внезапной открытостью брата. Поэтому вместо серьезности в нем включается совсем другое чувство.
– О, я чувствую себя униженным, оскорбленным и нагло использованным, – Сэм перемещает колено ближе к паху брата и берет его лицо в свои ладони, – каждый раз, когда ты заставляешь меня, – он оставляет легкий поцелуй на кончике носа брата; глаза смеющиеся, озорные, – притащить тебе очередной пирог вместе с утренним кофе или слушать твою ужасную музыку из прошлого тысячелетия. Это такое насилие надо мной, как я только его терплю, – Сэм целует Дина в лоб, сдерживая смех, а потом отстраняется, все еще поджимая губы, чтобы не заржать в голос. Не то чтобы это такая уж смешная тема для разговора, но он не может даже представить, как это пришло брату в голову. Сэм скашивает глаза вниз, на себя. – Я похож на слабую девчонку, Дин? – усилием воли он пытается заставить себя звучать серьезно, но выходит больше игриво. – Ты думаешь, я бы не врезал тебе, если бы ты делал со мной что-то, чего я не хочу? – а вот теперь Сэм целует Дина всерьез, в губы, вновь роняя его обратно на постель, но даже не замечая этого. Движение инстинктивное, звериное. – Думаешь, я бы стонал и говорил, что хочу тебя, и все такое прочее, если бы не хотел тебя на самом деле? Думаешь, я не хочу тебя сейчас? – Сэм приподнимается на руках – несильно, но достаточно, чтобы провести горячим пахом по бедру брата, а потом опускается обратно, срывает еще один поцелуй. – Я думаю, ты знаешь, что я умею постоять за себя.
Сэм повторяет свой недавний трюк, заводя руки Дина ему за голову. Но помня недавнее выражение лица брата, не держит их, а только гладит запястья большими пальцами. В этом жесте больше ласки, чем власти: оказывается, Дина Винчестера тоже можно спугнуть. Сэм ведет себя аккуратно на этот раз. Проводит кончиком носа по щеке брата и целует под ухом.
– Я не чувствую себя униженным, – шепчет он, – я чувствую себя неудовлетворенным сейчас.

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-25 06:54:04)

Нет ничего забавнее, чем издеваться над собственным старшим братом, и совсем неважно, что вы при этом делаете: едете в импале навстречу очередному делу или собираетесь предаться чему-то неприличному, греховному, аморальному и далее по списку. То, как ощутимо напрягается Дин – просто бальзам на душу Сэма, чья ревность поутихла, но никуда не делась пока что. Вот так-то, брат. Будешь знать, как обижать своего младшего и заставлять его проходить через этот ощущенческий ад.
Сэм и в самом деле не чувствует себя ни униженным, ни оскорбленным, и чтобы добиться такого эффекта Дину придется сделать что-то другое, вместо того, чтобы переспать с ним. Интересно, что Сэм даже не знал об этом таракане в голове старшего брата, и еще интереснее, почему ему это вообще пришло в голову. По Сэму что, разве не видно, что ему нравится это все? Или Дин забывает, кто начал всю эпопею, кто поцеловал его тогда, пару вечностей назад, перед тем, как уйти? Если уж кому и чувствовать себя виноватым, то Сэму.
Он не чувствует себя виноватым вовсе, только возбужденным.
Пока Дин что-то несет там насчет сеанса психотерапии, Сэм совершенно его не слушает и целует под ухом еще раз. О, он услышал этот звук, и он хочет услышать его снова. Сам Сэм стонет легко, для него в этом нет ничего такого: приятно – значит стонешь. Но брат стонет реже, и каждый раз, когда Сэму удается заставить его стонать, он испытывает идиотское чувство гордости и хочет сделать это еще раз. Поэтому следующий поцелуй еще более обжигающий, требовательный, настойчивый.
Сэм приподнимается, не отрывая губ от шеи брата, чтобы дать ему возможность стянуть с него джинсы и белье, а с себя – это дурацкое полотенце. Касание кожи к коже – это рай, абсолютный и неповторимый, и Сэм даже успевает насладиться им и тем, что за ним последует, целых две секунды, прежде чем Дин открывает рот вновь. Сэм чуть приподнимается над братом, чтобы заглянуть ему в лицо, а когда тот, наконец, неловко договаривает, со стоном разочарования утыкается лбом в матрас у его головы. О Господи ты Боже мой, они так и будут трепаться?
– Ди-и-ин, – устало ноет Сэм. – Мы так весь час и провозимся, – потом он берет себя в руки и неловко поднимается с брата: – Ладно. Где там твои джинсы?
По пути в ванную Сэм вытряхивается из собственных джинсов и белья, то и дело смешно прыгая на одной ноге, чтобы вытащить другую из штанины. На обратном пути он стягивает с себя носки, победоносно неся джинсы брата перед собой на вытянутой руке, рыща другой по карманам. Стоит ему опуститься на кровать рядом с Дином, как его пальцы нащупывают заветную связку индивидуальных упаковок.
Вообще-то, в этом есть что-то милое и очень домашнее, что навевает Сэму приятные воспоминания, так что он даже улыбается – и совсем не грустно, хотя та, с кем он мог последний раз сидеть вот так глупо и мило на постели нагишом и рыскать в поисках презервативов, сгорела на потолке их спальни. Сэм улыбается спокойно и продолжает делать это ровно до тех пор, пока не вытягивает из заднего кармана джинсов старшего брата это. Это имеет развеселенькую разноцветную упаковку: тут тебе и один с изображением бананчика, и с клубничкой, и с прости Господи, манго, и яблочный, и апельсиновый – Сэм все тянет и тянет их из кармана, а они все появляются и появляются, разноцветные, веселые и фруктовые до ужаса.
Сэм не выдерживает, когда после апельсинового на свет является вишневый – естественно, с изображением двух развеселых держащихся за ручки вишенок с глазками и растянутыми в улыбках ртами. Сэм медленно поворачивает голову к Дину и не выдерживает. Смех рвется наружу откуда-то из глубины его грудной клетки, и он ничего не может поделать. Сэма просто складывает пополам, потому что из всего, что он мог найти в кармане брата, пачка разноцветных, фруктовых презервативов, навевающих мысли о педофилии своими идиотскими картинками на упаковках – это просто последняя вещь во вселенной.
– О, Ди-и-ин, – задыхаясь от хохота, голосом а-ля блондинка, тянет Сэм, прижимая презервативы к груди, – это так ми-и-ило. Я могу выбрать любо-о-ой?
Однако взглянуть еще раз на прекрасную связку презервативов имени фруктового сада он просто не может, его складывает опять, и на этот раз надолго. Когда у него заканчивается воздух, и он больше не может ржать в голос, Сэм начинает хихикать беззвучно. Когда у него все-таки находятся силы разогнуться обратно и взглянуть на брата, Сэм старается сохранять серьезное выражение лица, но, увы, почти безрезультатно: улыбку от уха до уха и периодические смешки сложно удержать под контролем.
– Как насчет бананового? Или вишневого? – Сэм показывает брату обе упаковки, шевеля бровями и искренне пытаясь не ржать. – А то остальные какие-то страшные. У винограда вообще групповуха, ты посмотри, – он сует Дину под нос виноградный презерватив. – Никогда не любил химический виноградный запах. Яблоко явно педофил, у апельсина проблемы с кожей – Господи, Дин, откуда ты их вообще взял? – сквозь смех интересуется Сэм, а потом отрывает от связки две упаковки. – Ну так что, как ты сегодня себя чувствуешь: банан или вишенка?

Паника в голосе брата в любой другой момент заставила бы Сэма насторожиться и начать оглядываться по сторонам в поисках опасности, но поскольку вся опасность момента сейчас, в буквальном смысле, в его руках, все, что он может, это пытаться сохранять серьезное выражение лица ради брата. И бесславно проваливаться в этом начинании. Дин Винчестер покупает фруктовые презервативы. Кто бы мог подумать. Кто бы, черт подери, мог подумать. Сэм планирует не забывать этот блистательный, великолепный момент еще лет десять. Даже если после этого Дин откажется от всякой интимной близости с ним и прекратит разговаривать. Даже если Дин свалит в другой штат, и Сэм будет связываться с ним только посредством звонков и смс, он будет напоминать ему об этом дне до скончания времен. Аминь.
Пока Сэм ржет и дает мысленные клятвы самому себе, Дин в страдальческом жесте прикладывает руку к лицу. Но Сэму слишком смешно, чтобы разделять трагическое горе брата. Сегодня утром он думал, что его брат – последний мудак, потом он думал, что его брат возбуждает его, сейчас он думает, что ничего более милого и идиотского, чем эта чертова связка презервативов, он не видел никогда в своей жизни.
Сэм затыкается, когда Дин заговаривает, но не перестает разглядывать разноцветные упаковки. С подружками-вишенками (интересно, они лесбиянки?) конкурирует мускулистый бананчик. Такой бананчик... всем бананчикам бананчик. Фаллические символы древних культур просто отдыхают. Сэма душит хохот, но он сдерживается, пока брат говорит. На месте про «фруктовый сад», вместо того, чтобы оскорбиться, он складывается пополам и, кажется, где-то там наверху, Дин не выдерживает тоже. Сэм ржет в голос вновь, он ничего не может поделать.
– Хорошо, что они не светятся, – хрипит Сэм сквозь хохот. – Я бы не смо-о-о...
Он, в общем-то, и так не то чтобы может. Смываемое волной смеха, возбуждение неумолимо спадает. А потом Дин озвучивает свой гениальный вопрос, и Сэма прорывает заново, и он ржет как придурок вместе с братом, мотая головой из стороны в сторону. Ему требуется порядочное время, не меньше минуты, чтобы успокоиться и, разогнувшись, упасть на спину на кровать, все так же держа в руках две упаковки: вишневую и банановую. Сэм старается успокоиться и дышать ровно, иначе они так не то что далеко, они так вообще никуда сейчас не уедут. «Секса не было, потому что оба партнера сдохли от хохота над фруктовыми презервативами». О Господи.
– Она пыталась заставить тебя надеть это, и ты в отместку решил вообще без защиты? – Сэм держит упаковки в воздухе, разглядывая со всех сторон, хотя вряд ли теперь вообще когда-либо забудет эти стремные картинки. – Давай вишневый. Не хочу, чтобы бананы навевали мне мысли о твоем нарядном фруктовом члене и всяких там Огненных Попках. Ты там жив еще?
Сэм отбрасывает банановый в сторону и стряхивает с колена связку с остальными исчадиями фруктового ада. Сам он после всей этой вакханалии уже скорее в расслабленном состоянии, чем возбужденном, но это ничего страшного. Это легко поправимо, уж с Дином в этом сомневаться не приходится. Сэм поворачивает голову и наблюдает за братом, положив упаковку себе на грудь и накрыв ее ладонью до поры до времени. Другой рукой он тянется к члену Дина: проводит пальцами по животу и обхватывает ствол, неторопливо начиная движение руки вверх-вниз. Сначала им нужно вернуться в боевую готовность.
А затем другая мысль посещает светлую голову Сэма. Он даже моргает от неожиданности, чуть мотнув головой, чтобы откинуть волосы с глаз.
– Слушай... – попытка не пытка же, да? – Может, это... Раз есть презервативы, и мы заговорили об этом... Может и смазка найдется? А то, ну... Ну ты понимаешь.
Нихрена брат наверняка не понимает, потому что пару минут назад его возмутила сама мысль об участии в анальном сексе снизу, но Сэм уповает на его природную догадливость. Или там, например, заботу о младшем брате. Или на свою удачу, на худой конец.

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-27 07:16:35)

Сэм получает от Дина поцелуй, но ни природной догадливостью, ни заботой о младшем брате, ни, тем паче, удачей тут и не пахнет. Брат отвечает в той же манере, в какой сам Сэм только что развел балаган насчет фруктовых презервативов, и он хмурится в ответ: вот это, вообще-то, был серьезный вопрос. И он бы серьезно предпочел, если бы весь процесс был более плавным и мягким. Удовольствие удовольствием, но они потом ездят в машине. Сидя.
– Ты носишь в кармане фруктовые презервативы, – слегка раздраженно отвечает Сэм, – мало ли, что можно отыскать у тебя в сумке.
Добавить ничего кроме этого он не успевает: Дин целует его, и вместо того, чтобы продолжать сердиться насчет ответа брата, Сэм пытается углубить поцелуй – безуспешно, правда, но сама попытка приносит ему странное удовлетворение, и раздражение стихает. Он продолжает неторопливо ласкать член Дина, надеясь, что ну вот теперь-то – вот теперь-то! – им больше ничего не помешает, и черт с ней, со смазкой, сходит и купит сам. Что он, маленький, что ли, чтобы секс-шопы приводили его в трепетный ужас? Да и смазка – не самое извращенное, что там можно найти.
Но нет! Нет! В картине мира внезапно появляются вишневые пироги, которых никогда нет в дайнерах, но которые так любит Дин. Сэм прикрывает глаза, делает медленный вдох и медленный же выдох и берет себя в руки. Так. Спокойно. Спокойно! Сэм перестает водить рукой по члену брата, сжимает его у основания и держит так. Потом открывает глаза и смотрит на Дина. Про бананы ранее он шутил. Но брат про пироги, видимо, не шутит. Пироги – это атрибут его собственной дикой религии, точно так же, как и импала, и AC/DC. Религии, в которую Сэм не хочет даже вникать.
– Я тебя не заставляю, – пожимает плечами он. – Это ты предложил мне выбрать.
Сэм отточенным жестом кидает упаковку в мусорку. Попадает.
– Все, вишневые пироги спасены? Или этот страшный вишневый монстр все еще беспокоит тебя, и мне надо посолить и поджечь его?
Сэм смеется, обеими руками за шею притягивая Дина к себе, подцепляя и запуская пальцы под шнурок амулета. Поцелуй легкий, невесомый – такой же, каким дразнил его брат. Только вместо одного раза, Сэм целует его раза четыре, отрываясь и снова прикасаясь губами, а потом толкает в грудь от себя, силой заставляя отстраниться и поднимаясь следом, садясь на кровати. Одной рукой Сэм опирается на кровать позади себя, другой проводит по волосам, убирая челку с лица, и опирается тоже.
– Ну так что, все-таки фруктовый или обычный? – с кривой улыбкой спрашивает он. – А смазку я потом схожу и сам куплю, раз ты так не уверен в том, сколько раз я еще буду тебе давать.
Не то чтобы Сэм что-то обещает Дину, но да, похоже, он что-то обещает Дину. И похоже, это что-то – более-менее регулярный секс. И похоже, что это ощущается как нечто очень естественное. Ну, например, Сэму не хочется теперь закрыть лицо руками и спросить себя, что он только что сделал и зачем. Ему скорее хочется дойти до ближайшего секс-шопа, купить смазку и покончить уже с этим балаганом. То есть, получать удовольствие в комфорте. Вряд ли он сможет отказаться от этой связи теперь – они очень далеко зашли, и если раньше им нужны были какие-то специальные обстоятельства – самому Сэму нужны были какие-то специальные обстоятельства, чтобы позволить себе насладиться братом и его интимной близостью, то теперь эти обстоятельства практически не требуются. Вполне возможно, что даже если бы Дин не переспал с Кэсси, Сэму бы все равно захотелось.
– У тебя есть предпочтения? – серьезно спрашивает он. – Ну там, не знаю, ничего с запахом вишни – это я уже понял. Что-нибудь еще?

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-27 18:06:50)

«Вместе пойдем»? В каком это смысле «вместе пойдем»? Идея зайти в секс-шоп одному и купить смазку не особо страшит Сэма – мало ли, для кого он ее покупает. Но зайти в секс-шоп с Дином – это все равно что подписаться на самоубийство. Во-первых, брат же не будет делать это молча. И кто его знает, что он там будет вещать, пока они будут ходить по магазину. Не то чтобы Сэм планирует круизировать там между витрин и пялиться на товары, но он уверен на двести пятьдесят процентов, что любой, даже самый невинный комментарий Дина в такой момент может заставить его покраснеть. И краснота эта не спадет еще дней десять. Сэм неуютно ерзает на месте и слегка краснеет уже сейчас.
– Я лучше сам, – бормочет он себе под нос.
А еще продавец или продавщица. Наверняка же, если подойти к прилавку вдвоем с Дином и со смазкой в руках, продавец посмотрит на них оценивающе, в попытке понять, кто кого... Сэм чуть вздрагивает, глядя на дерзкую улыбку брата. Его обещание заставляет жар скапливаться в паху, но тема с секс-шопом теперь серьезно застряла в голове Сэма. Зачем он вообще спросил? Как теперь выбить эту идею из головы Дина? А если тот упрется?
К счастью, брат валит его обратно на кровать, и это выбивает Сэма из водоворота панических мыслей о секс-шопах, продавцах и их сочетаемости с Дином. Он улыбается в ответ на все такую же дерзкую улыбку брата и тянется навстречу поцелую, отвечает так же влажно и жарко, жадно, придерживая голову брата с двух сторон, словно тот может куда-то уйти вновь. Если они прервутся хотя бы еще раз, Сэм серьезно разозлится. У всех есть предел. Он был возбужден и хотел еще черт его знает сколько времени назад, а теперь уже практически изнывает, поэтому когда Дин спускается вниз, Сэм невольно сжимает пальцы в его коротких волосах. Ну наконец-то!
Все, что делает брат дальше, заставляет Сэма утратить связь с реальностью и позабыть и про их разговоры за последние полчаса, и про вишневые презервативы, и про дело, и про все, что может их отвлечь от прекрасного действа. Он стонет от засоса на внутренней стороне бедра – чувствительное место, столкнувшись с губами Дина, стало еще чувствительнее. Брат действует медленно, видимо, вняв словам Сэма о том, что слюна – это не самая лучшая смазка из всех существующих, а потому нужно быть аккуратнее. Однако сам Сэм едва ли замечает, что прелюдия, подготовка длится дольше, чем обычно, потому что плохо помнит это самое «обычно» сейчас.
Звонок своего мобильного Сэм слышит раз на третий, да и то лишь потому, что Дин выпускает изо рта его член, и часть блаженства уходит вместе с горячим языком брата. Он шумно выдыхает, ожидая, что и пальцы уйдут сейчас тоже, даже приподнимается на локтях, чтобы сказать Дину, что пусть лучше даст трубку Сэму, а то мало ли, кто там. Вдруг друзья из Стэнфорда вдруг решили вспомнить, а тут вдруг какой-то непонятный мужик на проводе. Однако для этого требуется открыть рот, а пальцы Дина продолжают двигаться, и стоит Сэму сделать попытку сказать, что ответит сам, как вместо осмысленных слов из глотки вылетает новый стон. Брат тут же велит ему не стонать громко, и Сэм виновато закусывает губу, откидывая голову назад и стараясь держать себя в руках.
В руках он держит себя ровно до того момента, как движение пальцев останавливается, и в воздухе звучит имя Кэсси. Сэм мгновенно напрягается и поднимает голову, пристально глядя в лицо Дину. Сначала он думает, что у Кэсси важные новости, но потом, кажется, ничего важного она Дину не сообщает – иначе тот бы не кусал губу и не прятал глаза. Тогда Сэм думает, что его достало прерываться. И несмотря на то, чем они только что занимались и вообще весь их разговор, ревность вновь загорается в груди. Но ревность несерьезная, пакостливая: Сэм соскальзывает с пальцев брата и садится, придерживая его одной рукой за шею, чтобы не вздумал уйти.
Сэм мог бы застонать сам. Чтобы Кэсси поняла, что прерывает Дина на самом интересном. Но, во-первых, мужской стон сильно отличается от женского, и Сэм при всем желании не сможет сымитировать женский стон правдоподобно. Во-вторых, это бы обидело Кэсси. Сэм ревнует, но и вести себя как козел не хочет. Поэтому он знает точно, что надо сделать. Это замечательное местечко под ухом брата так и манит его рот. Первый раз он едва касается его губами, одной рукой крепко удерживая Дина на месте и не давая ему отстраниться.
– Клади трубку, – шепчет Сэм брату в самое ухо.
Второй рукой он ведет по члену Дина, ласково касаясь подушечками пальцев всех чувствительных местечек, о которых знает, сверху вниз и снизу вверх, а потом опять вниз. Сэм целует обнаруженное сегодня другое чувствительное местечко под ухом – то самое, которое заставляло брата сладко стонать. С каждым поцелуем Сэм касается кожи брата все настойчивее, пока, наконец, не проводит по ней горячим языком и не присасывается, продолжая ласкать его член. Он знает, что заставить Дина застонать – это дело нелегкое, но сидеть без дела и слушать его разговор с Кэсси Сэм тоже не собирается.
Давай, брат, клади чертову трубку, пока не застонал в нее.

Отредактировано Sam | Winchester (2014-08-28 18:10:59)

О, Сэмми дурачится как может. Сэмми давно так не дурачился с братом. Сэмми очень хочет, чтобы брат уже перестал трещать по телефону, раздавая важные указания Кэсси, которая явно неглупая девушка и сама может разобраться, что ей делать дальше. Вряд ли ей требуется пошаговая инструкция. Сэм отрывается от местечка под ухом Дина, чтобы взглянуть на засос, который скоро грозит стать лиловым, и пусть место не самое заметное, но Сэм все равно испытывает странное чувство удовлетворения. Как будто наличие синяка на шее делает Дина принадлежащим ему. Ничего подобного, конечно, оно не делает, и Сэм возвращается губами к этому местечку, целует легко еще пару раз, с маленькой улыбкой отмечая, как тяжело становится брату говорить по телефону.
В следующее мгновение он чувствует руку брата на своем горле. Однако Сэм знает, что Дин скорее прострелит себе ногу, чем навредит ему, особенно в подобных обстоятельствах. Он крепко обхватывает запястье брата, но не совершает попыток вырваться. Только смотрит снизу вверх смешливым и возбужденным взглядом.
– Мобильник не виноват, – наигранно спокойным голосом говорит он.
Сэм закидывает вторую ногу на талию брату, притягивая его еще ближе, если это вообще возможно. Мобильник и правда не виноват и можно было бы аккуратно положить его на тумбочку, но это последнее, что сейчас действительно волнует его. Он недовольно морщится от слов брата: никакая он не девочка, ну. Двести раз уже отшученная шутка. Сколько можно. Сэм перехватывает руку брата и выуживает из его пальцев упаковку с презервативом.
– Иди к черту, понял? – он показывает брату упаковку, зажатую меж двух пальцев. – «Девочка»...
Сэм одной рукой притягивает Дина ближе к себе и качает бедрами, потираясь своим членом о его. Касание горячее и шелковое, тяжелое, приятное, и он толкается еще пару раз, пока желание не перевешивает все остальное, прежде чем выпустить брата из сплетения своих рук и ног. Приподнявшись на локте, Сэм разрывает упаковку, отбрасывает ее на пол и плавным, отточенным движением натягивает презерватив на член брата. Сплевывает себе на ладонь и проводит ею пару раз вверх-вниз, смачивая член. Потом заглядывает Дину в глаза, не убирая руки.
– Девочку ты трахал ночью. Я тебе не девочка, – у Сэма темный, возбужденный взгляд, он едва держит себя в руках от желания. – Я твой брат, и у меня есть член, и ты подрочишь мне своей рукой, потому что я люблю, когда ты это делаешь.
Сэм шевелит бровями, мол, понял, брат? Это не просьба.
Наверное, однажды Сэм задастся вопросом, что бы было, будь он девушкой. Все бы скатилось к тому же самому? И по чьей вине? Наверное, будь Сэм девушкой, он бы не смог так спокойно переносить свою ревность. Наверное, он бы устроил знатный скандал и еще полмесяца вел бы себя как последняя сука. Наверное – но кто его знает? Однажды наступит не сегодня. Сегодня Сэм притягивает Дина к себе и целует его, прикусывая нижнюю губу, толкаясь языком ему в рот. То, что он лежит снизу, а не нависает сверху, ни на йоту не приближает его к девушке. И целуется он жестче, властнее, требовательнее. То предложение, когда они только начали – Сэм не шутил.
Он бы мог и хотел бы трахнуть Дина.
И даже не потому что это заставит брата заткнуться насчет «девочки», потому что, будем честны, его ничто не заставит заткнуться об этом. Это такая же часть их общения, как bitch-jerk и прочие фразочки. Возможно, что причины вообще нет. Сэм просто хочет Дина, как птицы хотят в небо, а рыбы – в воду, с каких-то пор это кажется ему естественным и правильным. И будь он проклят, если неспособен донести это до брата языком тела, тем, как горячо и жадно целует его губы, как убирает руку с члена на скулу брата, как другой рукой обнимает его за шею, как прижимается грудью к груди, животом к животу, трется членом и член – презерватив мокрый от слюны; словно ему физически нужно слиться с Дином сейчас, и не важно, как: снизу или сверху – иначе он умрет или какая-нибудь чушь вроде того. Будь он проклят.

Удивительно, как настолько законопослушный человек может быть настолько непослушным во всем остальном. Сэм почти физически не переносит, когда ему приходится нарушать закон во имя дела, во многом потому, что совершал это не раз и знает, как на самом деле просто это сделать. А еще успел понять, что если переступить черту, то небо не обрушится на голову и земля не загорится под ногами. Жизнь продолжится, как ни в чем не бывало, и если проехать на красный, и если подделать кредитку, и если пристрелить монстра из сорок пятого калибра. Возможно, поэтому во всем остальном непослушания в нем было еще больше.
Когда брат говорит, что может быть сделает то, что Сэм хочет, сам Сэм уверен на двести процентов, что, во-первых, послушным не будет, во-вторых, Дин все равно сделает ему приятно, просто потому что это Дин, и, по большому счету, что бы он ни сделал после событий последних пяти минут, все это доставит удовольствие Сэму.
Поцелуй – маленькое поле битвы для них. Сэм не собирается уступать или облегчать задачу брату на этот раз. Он жестко и неумолимо проталкивает свой язык в рот брата, словно его совершенно при этом не волнует то, что происходит ниже, где Дин вслепую пытается войти в него и промахивается пару раз. Сэм чувствует, конечно, но концентрируется больше на поцелуе и на том, чтобы держать брата близко к себе и не выпускать, не давая ему достаточно пространства для маневра. Все это откладывает сладкое мгновение, когда Дин все-таки попадает.
Только тогда Сэм сдается.
Все его внимание уходит вниз, где возбужденно дергается собственный член в ответ на проникнувшую внутрь головку. Внизу жарко и тесно, и Дин двигается так мучительно медленно, что Сэм не в состоянии, просто не в состоянии целоваться больше. Если брат и целует его дальше, он уже не замечает, поглощенный совершенно другими ощущениями. Он расслабляется, впуская Дина, и даже выпускает его из своей мертвой хватки, убирая руки и с его шеи, и со скулы. Если бы кто спросил потом Сэма, как это – растворяться в другом человеке – он бы ответил, что вот как-то так, наверное. Даже несмотря на чертову резинку, значительно притупляющую ощущения.
Сэм подавляет в себе отголоски подросткового бунта и желание заставить брата снять презерватив. Это не то. Он знает, что и для Дина это не то – не потому что может залезть ему в голову, а потому что занимался защищенным сексом большую часть времени, по крайней мере, до тех пор, пока не началось вот это.
Яблоком запахло еще тогда, когда Сэм вынул презерватив из упаковки, но теперь ему вспоминается фраза про цветущий фруктовый сад, и Сэм бы засмеялся, если бы у него были на это силы. Вместо этого он целиком и полностью сконцентрирован на том, как медленно брат подается назад. Сэму кажется, он всерьез чувствует как миллиметр за миллиметром мышцы сходятся обратно. Он старается расслабиться, облегчить это движение и для себя, и для Дина, на спине которого держит руки, обжигая ладонями прохладную кожу.
Медленный ритм сводит его с ума, но Сэму нравится сходить с ума вместе с братом. Он задирает подбородок, подставляя беззащитное горло под губы Дина, приглашая его оставить пару отметин тут и там, если ему захочется. Он же свою оставил. Глаза держит закрытыми – так легче концентрироваться на расслаблении мышц и на ощущениях. Наконец, когда член брата почти выскальзывает из него, Сэм оживает:
– Слабо так же медленно еще пару минут, – то ли спрашивает, то ли утверждает он возбужденным шепотом.
Сэм знает, что слабо. Но не Дину – ему самому. Вслух об этом он не говорит, только почти ласково проводит руками по спине брата вниз, обводя кончиками пальцев выступающие позвонки, и беззастенчиво лапает его за задницу, словно какую-то девчонку, а потом обхватывает руками за таз, гладя большими пальцами выступающие косточки. Если бы Дин сейчас решил резко толкнуться в него, Сэм бы ему не дал.