Стэнфорд настоящий рай для кого-то вроде Дина Винчестера. Случайный искатель приключений в эпицентре гормонов и огромного количества молодых людей, которым надо расслабляться в перерывах между учебой. Половина этих молодых людей - девушки, и так как их много, среди них есть много красивых, а среди этих - те, которые посчитают красавчиком Дина. Он может представиться студентом, и черт с тем, что не похож, народ тут разномастный и разноцветный. Он может морочить голову любой "умной девочке", хотя в жизни не прочитал ни единой книги, не считая учебников, которые осилил с трудом и уже довольно давно. Он - Дин Винчестер на каникулах, которые выпросил у отца, и от его слишком пристального внимания вас спасет, пожалуй, только если вы мужского пола. С одним лишь исключением - если вы не Сэм Винчестер.
Потому что у Дина расширяются зрачки, учащается пульс и из поля зрения пропадает пышногрудая девушка, сидящая рядом, когда в его поле зрения попадает Сэм. Сэм где-то в далеком конце помещения, где устроена студенческая вечеринка в честь близящихся праздников. Сэм в окружении каких-то левых чуваков - девушек, парней. Сэм улыбающийся и веселый. Счастливый Сэм. Он не замечает брата, наверняка, даже не ждет его. Наверное, заходит сюда каждый вечер со своей компанией и его тут знают многие, люди машут ему рукой, кто-то хлопает по плечу, девушка целует в щеку. Интересно, он спит с ней? Тощая, невысокая брюнетка, как раз в стиле Сэма. Дин следит за ними еще пару секунд и по поведению брата понимает, что нет, еще нет, но они как раз на этом пути. Мелкий засранец улыбается ей и хотя не делает ничего такого, даже со своего места Дин видит, что он флиртует. Он всегда видит Сэма насквозь, это же его Сэмми, черт возьми!
Пышногрудая касается его руки, и когда Дин переводит взгляд на ее недоумевающее лицо, ему хочется послать ее далеко и надолго. Она говорит, что звала его пару раз, но он даже не слышал ее, и Дин говорит, что просто увидел друзей.
- Я бы сказала, подругу, - хмыкает она, и Дин все же посылает ее, ни на секунду не заботясь о том, что был груб, а она даже не сказала ничего такого. Тупая сука, которая ничего не понимает. Однако, он не прав, проницательная мисс Сиськи увидела в его взгляде нечто, с чем обычно гетеросексуальные мужчины смотрят на женщину, к которой не безразличны. Так гетеросексуальный Дин смотрит на своего брата.
А потом затопившая вдруг ревность отхлынивает, и Дин вдруг понимает, что так, как он делает, нельзя, просто нельзя и все. Какого хрена, собственно? Тощая смазливая темноволосая девчонка? Ну так хорошо же, что не русый коренистый парень! И насмотревшись на Сэма, стоило бы уйти, но Дин не может себя заставить. Он слишком скучал, слишком долго они не виделись. Семь месяцев и всего четыре дурацких звонка, вот что у них было после восемнадцати лет вросшей жизни, это так мало, что Дин попросту погибает.
Первый звонок делается на следующий же день, Сэм сначала не берет трубку, но когда наконец включает телефон, они ссорятся - жарко, страстно, бурно, как возлюбленные и никак не братья. Дин заявляет, что больше не будет звонить, что все кончено, слышишь, Сэмми все_кончено_блять, и все действительно кончается на долгих три месяца беспорядочных половых связей, слишком много виски и охот, на которых Дин бездумно рискует, пока однажды отец случайно не ломает ему нос. А потом вовсе не случайно засовывает под ледяной душ и говорит, чтобы он прекратил. Строго так, как будто он маленький ребенок и убедительный голос может что-то изменить. А ведь меняет. Дин видит в глазах отца не просто злость, но еще и боль вперемежку со страхом. Он видел такое много лет назад, когда штрига чуть не убила Сэма, злость и боль Джона были адресована Дину, страх - Сэму. Теперь все это направлено лишь на него, и когда Дин видит, что отец испугался потерять его, он отрывисто кивает и действительно прекращает все это.
Через месяц он звонит Сэму. У того громкая клубная музыка из динамика телефона, а Дин сидит в засаде и просто не может громко говорить. Сэм орет, что не слышит, говорит, что сейчас перезвонит, а Дин, заметив оборотня, говорит, чтобы Сэм шел нахрен и выключает телефон. Разумеется, он просто трусит, но дальше, те два раза, что он снова звонит брату, он мертвецки пьян и потом даже не может вспомнить, что нес.
Семь месяцев пролетают от звонка к звонку, пока однажды в декабре отец не высаживает его недалеко от Пало-Альто и приказывает быть внимательным к телефону и немедленно явиться, когда он позвонит. И все. Он не просит передать привета Сэму, но Дин все понимает, как и Джон понимает его. По семейной традиции брутальных мужчин они не говорят об этом и словом, но Дин так благодарен отцу в этот момент.
Он следит за братом издалека, и правда хочет уехать, так и не приблизившись, но Сэм магнитом притягивает брата издалека, и однажды вечером Дин просто находит себя на празднике, куда он уже знает, позднее заявиться Сэм со своими новыми друзьями и уже противной тощей брюнеточкой. Дин делает мысленную заметку обязательно трахнуть ее, просто так, из вредности, но это потом, а пока когда она идет к бару, Дин не упускает момента подойти к ней, чтобы просто привлечь внимание Сэма. Сначала он натыкается на нее как бы "случайно", а потом заводит разговор так легко, как умеет только Дин, и когда мисс Внезапно Повезло На Винчестеров улыбается ему почти расслабленно, Сэм с друзьями как раз замечают ее пропажу.
Дин получает истинное удовольствие от удивления, мелькнувшего на лице брата, от вскинутых бровей и расширенных глаз. Сэмми отлично выглядит, может, даже вытянулся еще на сантиметр или два, хотя казалось, куда уже выше. Он выглядит отдохнувшим, сытым, веселым, с выражением какого-то ленивого уюта на лице, но Дину плевать на все изменения, для него он все еще его Сэмми, и единственное, что он хочет - обнять брата. Но Дин не спешит. Он улыбается, как хищник, вышедший на охоту, и направляется к Сэму и КО, изобразив на лице удивление.
- Сэм, какой сюрпри-и-из, - тянет Дин, подойдя почти вплотную, - Вот ведь неожиданная встреча, особенно, с учетом последнего раза, как я видел тебя, - наигранно говорит старший Винчестер и смотрит брату в глаза, ожидая его реакции. Ему ничего не стоит вставить интимный намек или даже прилюдно облапать Сэма по заднице, даже до того, как между ними случилось то, что случилось, он мог вполне позволить себе такую шутку, так, из вредности, по-братски. Они совсем не похожи внешне, и пару лет назад незнакомцы начали видеть в двух неразлучных Винчестерах пару. Дин злился, но иногда сам и брата стебил. Но сейчас шутка будет вовсе не шуткой, а реальностью, к тому же Дину не нужна пустая демонстрация, насрать он хотел на Сэмовых дружков. Ему нужна реакция Сэма, его ответ, его взгляд, его слова. Ему нужен Сэм.

Реакция Сэма забавляет и в то же время больно колет где-то меж ребрами. Дин сам не подарок, хуже, чем не подарок, он надоедливый внезапный сукин сын, которому нравится доводить и ставить брата в неловкое положение, но он все равно брат, который в глубине души надеется на объятие. Сэм не обнимает. Смотрит, как будто Дин украл у него Рождество и рогалик, и не обнимает. Правда, в итоге приходит в себя и представляет Дин своим друзьям, которых охотник с каждой минутой ненавидит все больше - холеные придурки, не имеющие ни малейшего понятия о жизни. По сути, Дину плевать, сильнее его достает мысль, что они возомнили, будто знают Сэма. Сэма они не знают, но Дин все равно ревнует из-за того, как теплеет взгляд брата, стоит скользнут по лицам людей, которых пару месяцев назад он даже не знал.
А брата не обнял... Это задевает.
- Ну да, это он в меня такой красавчик, - ослепительно улыбается Дин и взглядом раздевает брюнеточку, которая в конце концов представляется Эми. Она ни разу ему не нравится, но Дин упрямо делает хорошую мину при плохой игре и у него выходит. Привычки не пропьешь, поэтому алгоритм "Дин + улыбка = мокрые трусики" работает, как всегда. Эми как-то теряется, не в силах решить на котором брате остановиться. Самоуверенная мнительная дура, не достойная Сэма. "Кто же его достоин, Дин, неужто ты?" - спрашивает внутренний голос, и Дин с мстительным удовольствием пихает его обратно. Не важно, она уж точно не достойна. Никто из числа "золотой молодежи" не достоин, и была бы воля Дина, он бы обернул брата полиэтиленом, чтоб на него никто не смотрел, чтоб никто и не посмел даже пальцем тронуть.
Дин очень сильно ревнует.
Непонятно, что именно выводит Сэма из себя так, что брат не выдерживает. Может, Дин слишком подчеркнуто клеит его потенциальную подружку? Может, "драгоценные друзья" начинают недоумевать от поведения странного старшего брата? Может, Сэму просто хочется набить ему морду где-то вдали от чужих глаз? Дин почти искренне хочет драки и идет за Сэмом, по пути беззастенчиво приобнимая его за плечи, представляя лица придурков, что смотрят им в спины и борясь с искушением опустить руку ниже.
На улице Сэма приходится отпустить, и Дин уже не со злостью, а тоской смотрит на то, как брат отскакивает от него, будто от чумы или огня. Будто Дин может спалить ему едва окрепшие крылья, которыми Сэм хочет взлететь в небо и жить там свободно, счастливо, без Дина. Подумать только, как много всего задевает его сегодня...
Вокруг шумно и чуть прохладно. Красно-зеленые лампочки, праздничные венки и ели повсюду, и хотя в Калифорнии и близко нет снега, веселые американские студенты готовы к празднику. Дин же ни разу не чувствует рождественский дух. Рождество он не любит, и из праздников более менее путный - день рожденья Сэмми. Они часто праздновали вдвоем, ибо отец не всегда успевал приехать на праздники (почти никогда не успевал), и Дин незаметно пихал 12-14-летнему Сэму в сумку последний номер плэйбоя с надписью "С днем рождения, Саманта", который выпадал из учебников в самый неподходящий момент во время урока. По возвращению домой Сэм жутко сучил по этому поводу, Дин смеялся, а потом они ходили куда-нибудь, где Дин позволял Сэму делать все, что ему хочется. Однажды, на девятый, кажется, день рождения Сэма Дин притащил в мотель велосипед, с которым Сэм потом никак не желал расставаться. Джон был в ярости, Сэм ревел, потому что все у них не как у людей - ни мамы, ни щенка, ни велосипеда, а Дин незаметно вытирал ему слезы на заднем сидении машины, где Сэмми потом уснул у него на плече. У Дина миллион историй из жизни - своей и Сэма, их двоих, потому что отдельных историй у них просто нет. Не было. А теперь...
Теперь у Сэма отпечаток мирной жизни на лице и снова этот взгляд. У Дина на ключице свежие царапины от когтей оборотня и засос на шее, поставленный какой-то барменшей. А еще теперь у Дина нет Сэма.
- К тебе приехал, - тупо отвечает он, отлично зная, что Сэм не это имеет ввиду. Хотя, какого черта! Он говорит правду! Если подумать, у Дина нет других причин посещать дурацкий студенческий городок за два дня до Рождества кроме того, чтобы зайти к брату. А Сэм смотрит волком, готовый огрызнуться на любой его ответ, и Дина это действительно задевает. Он смотрит на брата невинным взглядом пару секунду, а потом мысленно посылает все и бьет Сэма кулаком в скулу. Не вкладывая в удар ни всю силу, ни особого смысла, скорее просто для того, что чтобы почувствовать что-то, заставить чувствовать Сэма. Дин смотрит на свою руку с вечно разбитыми костяшками, на Сэма у которого лицо, будто он не верит в происходящее и на разноцветные огоньки, которыми обвешана рама входной двери дома, из которого они вышли.
- Пойдем к тебе, возьмем пиво, - буднично говорит Дин, будто не было семи месяцев разлуки, ссоры, обиды, секса и удара в лицо. Говорить на улице не хочется. Говорить вообще не хочется вообще-то. По-прежнему хочется, чтобы Сэм обнял его, но раз он все запорол, то нафиг. Есть еще кое-что, что Дину хочется. Нет, не Сэм. Сэма он не просто хочет, в Сэме он нуждается, как в воздухе, воде и еде, а хочет он: - Виски. Лучше возьмем виски, - важно говорит старший Винчестер.

Отредактировано Dean | Winchester (2014-06-13 23:05:15)

Дин, он сумасшедший. Он даже не спорит, нет. Попробуй сохранить рассудок при такой жизни. У него не было ни единого шанса вырасти нормальным, а не находкой для психиатра, с целым букетом комплексов и синдромов. Все то, что он пережил в детстве, то, какой жизнью жил, специалист скажет, что он был обречен закончить как-то ненормально, стать извращенцем. На фоне всего этого даже ожидаемо, что Дин хочет своего брата, потому что Дин болен и ему нужна помощь. Он говорит себе это пару раз, но это даже не помогает, сердце говорит, что у него нет никаких проблем, а одержимость братом - самая естественная в мире вещь. Ох уж это сердце, оно делает все только хуже.
- Конечно, только виски и я уеду, - с улыбкой чеширского кота говорит Дин и смотрит взглядом по которому сразу понятно - лжет.
Он следует за Сэмом, глядя на его широкую, чуть ссутуленную спину и борется с желанием положит ладонь между его лопатками, провести по ней, легко поглаживая, скользя вниз. На этом месте Винчестер запрещает себе продолжать. Видение обрывается, и до самого общежития они идут молча и не глядя друг на друга, Сэм - чуть впереди, Дин -  на полшага отставая. Это даже непривычно, потому что раньше Дин всегда был впереди, направляя, защищая, принимая на себя возможный удар, но это - территория Сэма, и брат позволяет ему вести.
Он заходит в комнату и, даже не осознавая этого, за какие-то секунды сканирует помещение, отметив слабые и сильные стороны обороны. Это уже не уровне инстинкта - определить откуда ждать нападения, и то, что Сэм не засыпал окна солью и на видных местах ни одной ловушки, ни одного амулета, просто возмутительно и непонятно для Дина. Пусть Сэм сколько угодно говорит - мирная жизнь и все такое, именно убийства таких мирных жителей они и расследуют. Живешь себе спокойно, а потом находят твои кровавые ошметки на стенах.
В комнате две кровати, одна Сэма, вторая - заправлена, тумбочка рядом пуста. И все же в комнате есть вещи, которые точно не принадлежат его брату, так что Дин решает, что у Сэма есть сосед, который в отъезде, наверное, уехал домой на Рождество. Дин мысленно рисует параллельный мир, в котором у Сэма тоже есть куда поехать на праздники. Но у Сэма действительно есть, может некуда, но точно есть к кому. Но он не поедет, они оба знают это.
Дин разлеживается на кровати брата - в одежде, в ботинках, в куртке, зная, как сильно ненавидит все это чистюля Сэм, но Дин не заботится о том, что провоцирует брат, более того, в этом и заключается план - довести Сэма. Поэтому он скрещивает ноги и улыбается самой чарующей из своих улыбок, глядя на то, как на щеке Сэма расплывается красное пятно - результат его удара, а может, еще и румянец. Сэмми такой стесняшка, его можно заставить покраснеть одной фразой, и Дин по правде говоря считает это милым. Это не мешает ему продолжить его доводить:
- У тебя нет соседа, который может вернуться в самый неподходящий момент, а? Или, может, это соседка? Вижу, ты везде поспел, братик, так держать, горжусь тобой, - не прерывая контакта глаза, лыбится Дин, и поверьте, он умеет делать это поистине пошло, когда хочет. Потом он смеется и махает рукой, - Хватит смотреть на тебя так, будто я собираюсь изнасиловать тебя, Сэм, то, что мы подрочили друг другу один раз ничего не меняет, конец света не наступил. Это даже ничего не значило, - пожимает плечами парень, пытаясь уловить выражение лица брата. Видишь, Сэмми, для меня это ничего не значило, мне плевать, - говорит его взгляд, - а как насчет тебя? Чем это было для тебя? Сэм? Ну же, скажи мне... Пожалуйста... Сэмми...
Когда Дин чувствует, что в глазах появляется мука, он отводит взгляд и тянет руку, требуя бутылку, которую Сэм все же для него достал. Дин думает, что надо быть по меньшей мере идиотом, чтобы поить его в такой момент, когда он так соскучился, так отчаялся и настолько влюблен. А Сэм умный мальчик, и Дин недоумевает зачем он делает это. Может, он тоже доводит брата?
Дин пьет прямо из бутылки несколькими жадными глотками и журится от крепости напитка. От крепости Сэма, от его взгляда, от будущего синяка на его щеке и от обветренности его тонких губ, вкус которых Дину иногда снится по ночам. А потом встает на ноги и вновь оглядывается по сторонам.
- Хорошо ты устроился, Сэмми, своя комната, учеба, друзья... девочки. Мне понравилась это ципа. Как ее? Эми? Жаль, что ты не позволил мне пообщаться с ней дольше. Ты что, стыдишься брата? - с прищуром спрашивает он, делая шаг к брату и вздернув подбородок. Последние пару лет Сэм всегда выше, и так как Дин лучше умрет, чем покажет, что комплексует из-за роста, он всегда ведет себя так, будто смотрит свысока на весь мир, - Может ты себя стыдишься, а, Сэмми? - вкрадчивым голосом продолжает Дин, - Вещей, что ты делал? Того, что тебе это понравилось? Тебе же понравилось, м, Сэмми, маленький ты извращенец? - ухмыляется Дин, и похабности в его голосе хватит на целый порнофильм. Он доводит и... доведет ведь, кому, как не Сэму это знать.

Отредактировано Dean | Winchester (2014-06-14 19:54:34)

Жизнь черту провела из минут и веков,
Этот мир поделив на тебя и меня,
На серебряный звон моих легких оков,
На твой вольны полет у чужого огня. 
Дин доводить умеет. Он вообще мастер по выведению из себя людей. Бывают люди, к которым нельзя относиться нейтрально, которых можно ненавидеть, любить, хотеть, и каждый раз сильно и страстно. Дин Винчестер из таких людей. Это даже не он, это темперамент, аура. Он как горная река - суетливый, шумный, быстрый, такие как он умеют выводить из себя даже таких, как Сэм - спокойных, размеренно-величественных, как океан. Однако как и в океане, спокойная гладь только на поверхности, а где-то глубоко, под всей этой умеренностью происходят пугающие своими масштабами процессы, которые изредка выплескиваются наружу губительными и убийственными цунами. Дин знает своего брата и хочет добиться от него что-то подобного. Цунами.
И-и-и... в конкурсе "доведи Сэма" побеждает Диииин Винчестерррр!
Довел.
Сэм хватает его за грудки с такой силой, которую Дин с трудом может представить в его теле. Он резко вымахал за последние годы, но у него все еще худое тело, по-мальчишески изящное. Сильное, понимает Дин, очень сильное, добавляет он, когда Сэм бьет его. Он сидит на полу, между тумбочкой и кроватью, несколько секунд по-идиотски глядя на брата, который будто огнем дышит, проводит языком по разбитой губе и ржет. Громко так, весело, почти до слез, с проскальзывающими нотками истерики в голосе. Проходит пару минут, прежде чем он проводит себя в более-менее адекватное состояние и поднимается на ноги, снова сокращая расстояние между ними и смотрит брату в глаза, будто выискивая там что-то особое, нечто, что спряталось где-то, но точно есть, Дин-то знает. Есть оно!
У Сэма в глазах растерянность, затолкнутые себе же в глотку слова и злость. У Дин металлический крови и виски на языке и прилипающая к телу футболка. Дину так близко от Сэма жарко и хочется выпить. Хочется ударить и завалить на кровать.
Он улыбается ласковой улыбкой, без пошлости и вызова на этот раз, мягко водит пальцами по чуть опухшей скуле брата, чувствуя под пальцами знакомое ощущение родной плоти, дыхание, запах. Сэм краснеет и говорит какой-то бред. Конечно, бред, лжет, прямо как Дин, даже тут его копируя. Всегда повторял за старшим братом, какую бы глупость Дин не выкинул. Джон сердился, а потом смеялся, потому что маленький Сэмми ну очень серьезно относился ко всему, что делал брат, будто это единственный правильный ход.
- Ты для меня всегда Сэмми, - серьезно говорит Дин, будто вся их проблема и весь этот конфликт из-за дурацкой клички, которую когда-то придумала для брата мама. "Скажи спокойной ночи Сэмми, Дин", "Хочешь подержать Сэмми?" и самое первое, начало - "Знакомься, Дин, это Сэмми, твой брат". Дин гладит его по щеке, а потом опускает руку и неловко хлопает по плечу, по братски так, будто это все, что творится между ними, не с каким-то развратным подтекстом, который тянется в течении всего разговора красной нитью, а всего лишь про семейные дела.
Дин улыбается и по лицу больше не бьет. Бьет под дых, заставляя брата согнуться пополам, бьет по ребрам, а потом спиной о стену, собрав в кулаках рубашку брата на груди. Он трясет Сэма снова, а потом, пока тот не опомнился, разворачивает и вжимает лицом в стену, навалившись сзади. У Дина уже наполовину стоит, то ли от этой позиции, то ли раньше, по правде говоря, Дину уже плевать, он так устал разбираться, устал винить себя, устал жить вот так, без Сэма, без сердца, без смысла, без сути.
- Тебе не понравилось? - шипит он брату в затылок, перемещая руки ему на живот. Он не удерживает Сэма, не по-настоящему, тот может освободиться, когда захочет. Если захочет, - Когда я так делал, тебе не понравилось? - Одна рука бесцеремонно пробирается под одежду, оглаживает живот и идет вверх, чтоб немного грубо и собственнически ощупать грудь и соски, - И когда так делал? - вторая рука накрывает пах и гладит через грубую ткань джинсов, пока Дин жарко дышит Сэму в шею и вжимается собственным пахом ему в задницу.
Все так пошло и мерзко, полный антитез тому, что было у них в прошлый раз, что Дину от себя тошнит, но Сэм всегда может освободиться, если захочет, Дин продолжает повторять это себе это снова и снова, еще и еще. Почти насилует родного брата, стоя среди осколков разбой в порыве бутылки виски и собственного сердца, и все ждет, когда же придет оно - облегчение. Но его все нет и нет.
Ни рядом с Сэмом, ни без него.
Видимо, для Дина Винчестера его просто нет.
Целый мир, поделенный теперь пополам...
Он не хуже, не лучше. Он лишь холодней...

И снова Дин испытывает чувства, испытанное семь месяцев назад и задает себе тот же вопрос: когда это случилось? Когда все пошло под откос и начало стремительно разрушаться, как если бы с эффектом домино. Когда они потеряли шанс быть просто братьями, любящими или ненавидящими друг друга - это не важно - и влипли в эту хрень, которому у Дина нет названия. Он почти с отчаянием думает о днях, когда они могли сидеть друг рядом с другом, соприкасаясь коленями и от этого не вздрагивать. Шутить, пихать друг друга в бок и не думать о том, как иначе могли бы использовать руки. Дин скучает по дням, когда они с Сэмом были лишь братьями, хотя сейчас даже толком не помнит их. Сейчас есть "Сэм который нужен", "Сэм главный герой эротических фантазий", "Сэм которого надо трахнуть, и это вопрос жизни и смерти", и даже есть это плохо, это факт. Дин не хочет с этим ничего делать, он хочет прижиматься, тереться, обнимать и ласкать. Хочет меньше одежды, больше коже и рук и трения. Хочет всего и сразу. Сэма хочет.
А Сэм дрожит, мучается, хочет и ненавидит его. Дину не надо смотреть брату в лицо, чтоб все это чувствовать. Его страдания почти осязаемы, и Дину больно от его боли, но в то же время хорошо. Черт, как же ему с Сэмом хорошо-то! И пусть он снова будет эгоистом, которому плевать на все, думает Дин, вот только... что-то все равно неправильно. Одно лишь то, что он находится тут, в этой комнате уже неправильно, потому что студенческое общежитие не его, не Дина, зато очень кстати для Сэма. Дин противно и может даже немного завидно видеть, как ему тут хорошо, как Сэмми в своей тарелке, а Дин, он лишь все портит. Он будто нарочно приехал сюда - разбивать, ломать, смывать, разметать на своем пути все, что Сэму хочется звать своей жизнью, эгоистично наполнить эту жизнь только собой, как жизнь Дина наполнена Сэмом, не спрашивая хочет ли тот, может ли? Потому что сейчас Дин, он как чума, бедствие, чертов ураган, который не спрашивая переворачивает все наизнанку одним своим появлением. Разве так поступают с теми, кого любят больше жизни?
Дин не знает, но ему по-прежнему слишком хорошо, чтобы по-настоящему заботиться об этом, поэтому он и не думает жалеть, пока Сэм не отталкивает его.
Сэм отталкивает. Дин отступает на пару шагов и смотрит с широко распахнутыми глазами и даже не успевает засечь момент, когда принимает решение - они прекратят. Он видит слезы в глазах брата и кусает собственный кулак, чтоб самому не заплакать, когда понимает, что серьезен, как никогда. Он уйдет, правда уйдет. Обратно, за черту. Не из Пало-Альто, не из этой долбаной комнаты, а из жизни Сэма. Если это спасет Сэма, если так будет лучше для него...  Во многих смыслах уйдет, оставшись лишь формальным старшим братом, который будет иногда звонить - всегда трезвым - и лгать, что папа привет передает. А не шептать в трубку отравленные слова о ненависти и любви и необходимости, необходимости в Сэме, без которого он просто не может, без которой он не он, без которого он не Дин, потому что не бывает Дин без Сэма. Никогда не приезжать, не домогаться, не любить. Он будет братом, который "не будет".
- Сэм, - зовет он и молчит дольше, чем стоило, будто забыл, что собирался что-то говорить или же это все, что он хотел донести до брата. Дин не отвечает ни на один из его вопросов, не отвечает ни на одно высказывание, насквозь пропитанное обидой и болью, - Я уеду и никогда не вернусь, оставлю тебя в покое, - слова царапают горло, как ржавые гвозди, Дину трудно говорить их, но держать их в себе - сложнее. Больно. - Одна ночь, и я уеду. Дай мне, Сэм, просто дай мне, - он стоит напротив Сэма и говорит слова, которые не позволяет себе даже мысленно произносить, и все это так неправильно, омерзительно и совсем не то, но все равно отдается теплой волной ниже пояса, хотя они уже даже вплотную не стоят.
Дин смотрит на Сэма не с желанием и даже не с любовью. С затравленным взглядом, будто то, что предлагает - мука в первую очередь для него самого. Но это так надо, правда очень надо в первую очередь для того, чтобы вернуться за черту. А это ведь то, чего хочет Сэм. Правда, хочет же? Когда-то он пообещал Сэму, что все будет так, как он захочет. Дин всегда держит слово.

Он задерживает дыхание. Так отчаянное хочется сделать вдох, кровь жалобно молит о порции кислорода, но Дину страшно дышать. Он боится думать и двигаться, он боится проснуться. Одному или в объятиях очередной красотки, или двух, с ним так тоже бывает. Тех глупых и бесцветных женщин без имени и без четких черт лица, которым всегда предстояло быть только заменой. Как Сэм этого не понимает? Как может думать, что он сам из числа его очередных любовных побед, которые ничего не значат? Если кто-то и значит, то это Сэм. Если кто-то еще удерживает его от ошибок и сумасшествия, от несчастного случая на охоте, от последнего шага с края обрыва, то это он - Сэм. Удерживает от того, чтобы увидеть, насколько дерьмовая собственная жизнь Дина, в которой только психованный отец, поставивший месть выше нормального детства сыновей, незнакомые люди, которых надо спасать и которым плевать, женщины, которых надо трахнуть и алкоголь, которую надо залить в себя, и всего этого слишком, слишком много для чьих-то неполных двадцати трех лет. Монстры и вредные удовольствия, вот все, чем наполнена жизнь Дина. А еще Сэмом, которого он готов вытеснить, если так будет лучше для брата. Он сделает, черт, он сделает, только дай мне, Сэм, прошу тебя. Как толчок, как последний шаг с обрыва, напоминание о том, насколько он плох и болен и должен держаться от брата вдалеке. А еще как сокровенное воспоминание, от которого Дин будет черпать силы, когда станет уже совсем плохо. Странное решение их проблемы, но действенное, Дин знает.
Сердце бьется по ребрам почти с жестокостью, а Сэм стоит и мнется. Так смотрят, когда не знают, как отказать. Дин на минуту смотрит на измученного безысходностью брата и ему снова становится смешно: Сэм такой милый, что даже когда родной брат предлагает дать ему себя поиметь, он думает, как бы вежливее отказать. Он упирает взгляд в пол, такой потерянный, избитый, у Дина сжимается сердце при взгляде на него. Сэма хочется обнять и пожалеть, Дину его жалко, а себя он не жалеет, себя он оплакивает.
- Не надо? - бездумно повторяет он, не понимая, чего именно не надо. Не надо уезжать? Не надо просить того, что он просит? Не надо резать его без ножа, мучить, ломать его жизнь? Не надо быть тут? Не надо быть его братом? Дин не понимает и все равно кивает, отчаянно готовый на все, что скажет Сэм. Окей, не надо так не надо, он уедет, хоть и не знает продержится ли достаточно долго или эту процедуру самоуничтожения придется повторять каждые семь месяцев?
Он почти готов попробовать уйти без толчка, который ему нужен, без воспоминаний, которые будут потом давать ему силы. Но Сэм снова что-то говорит, и, судорожно ловя ртом воздух, вяло соображающими мозгами Дин пытается понял, что именно он сказала после этого. Его очередь не понимать брата. Почему он никогда его не понимает? Как будто они всегда говорят на разных языках, живут в разным мирах, принадлежат противоречащим друг другу системам. Но тогда зачем, почему его так тянет преодолеть этот рубеж, пробраться через тернии, раздирая себе кожу, выплевывая кровь и собственные мозги, которые отказываются работать когда рядом Сэм?
В голове звучит тяжела ритмичная музыка и шум прерывистого, резкого дыхания. Дин пытается и не может разобрать чье оно - его или же Сэма? Пытается понять, что Сэм только что сказал. А потом, будто его мозг работает в тысячу раз медленнее, смысл все же доходит до него: иди сюда. Дин издает хриплый вздох, похожий на всхлип и идет. Идет и обнимает, сцепив руки у брата за спиной, уткнувшись носом ему в изгиб шеи, туда, где хорошо, где как дома, потому что дом это не всегда место, для Дин дом это человек. Для Дина дом это Сэм. Сэм это все.
- Да? - спрашивает он, а потом ничего не говорит, позволяя им просто обниматься несколько долгих минут, будто если постоять так, можно слиться навечно, или же это какой-то магический обряд, с помощью которого можно решить все проблемы. Хотя какие там проблемы? Какие нахрен проблемы, когда они вместе? Такой фигни просто не существует в такие моменты, когда Дин прижимается разбитыми губами к чуть солоноватой коже и закрывает глаза, и они обнимаются, как два кусочка долбаного паззла, идеально совпадая. - Будет долго и неприятно, может, даже больно, - предупреждает он совершенно не к месту, будто Сэм может передумать и сказать: нет, тогда не надо, иди на фиг. Дом просто сам не верит, что все это происходят и они сделают это. Пресловутое "это" стремное и любопытное не в романтическом смысле, но по-прежнему нереально необходимое на совершенно другом уровне восприятия. Дин не жалеет, что предложил, пожалеет ли Сэм, что согласился?

Сэму больно. Дин чувствует. В ребрах или под ними - не важно. Сэму больно, и Дину хочется, чтобы был другой выход. Какой-нибудь простой, не такой запутанный, не такой развратный, разрушающий не так много границ между людьми, которые должны были быть братьями. Теперь Дин не уверен, что знает, что это такое, что же это такое для других, нормальных? Тех, которые не без ума друг от друга, тех, которым не плевать на инцест и гомосексуализм. Когда-то Дин думал, что ему тоже не плевать, и видимо кто-то наверху решил, что он слишком зазнался. Зачем? Почему его решили наказать этой связью, этой одержимостью, этой любовью? Любовь, ради  которой можно добровольно отказаться от правой руки, а потом с нарастающим ужасом понимать, что готов отдать за это много большее. Швырнуть Сэму под ноги свою душу - за один поцелуй, за возможность одного прикосновения, за одну ночь безудержного, безумного секса. Нет, не секса, это не могло называться так просто, так обыденно. Любви? По правде говоря, Дин уже не знает. Запутался среди странных, бредовых мысли в пьяной башке, запретных, греховных желаниях... Он всегда был рабом своих страстей, а теперь эти страсти чуть ли не делали его рабом его самого. Понимал ли это Сэм? Потому что нет, это не страстИ. Это Страсть, к человеку. Одному единственному человеку, брату. И лучше бы ему не знать, но Сэм знает, Дин чувствует это в том, как брат обнимает, дышит, волнуется. Сдается. Сэму все равно, и Дину все равно, есть их общее решение и общий грех, остальное так, мелочи. Остальное просто по хуй.
Сэм оттягивает ворот его майки бережно, будто Дин из тончайшего стекла и от любого неосторожного прикосновения может рассыпаться в блестящую пыль миллион мелких осколков. Дину непривычно от такой заботы и это в общем-то его реплика, его роль. Сэму она идет не меньше, и Дину так по-идиотски неловко от Сэмовой заботы, что он краснеет удушливой волной от невинного прикосновения. Он дергает головой в каком-то непонятном жесте - то ли да, то ли нет, и не говори вслух то, что думает, то, что, может, больно, но несравнимо с той болью, которая не имеет ничего общего с физической.
- Не очень, - хрипло отвечает он, неосторожно закусив разбитую губы, когда Сэм наклоняется и целует его в царапины. Дина будто бьет электрическим током, он вздрагивает то ли от жеста брата, то ли от небольшой боли, когда трещинка на губе открывается вновь и из нее идет кровь. Дин вновь вылизывает ее и проводит рукой по волосам Сэма, оживляя в себе это чувство - обнимать Сэма, гладить его. А еще поражается осознанности брата, тому, как все иначе по сравнению с первым разом, когда он выцеловывал Сэм всего, а тот будто не верил в происходящее. Сейчас все иначе, и хоть в каждом жесте и касании губ брата скользит некая вселенская обреченность, он выглядит сознательным, желающим, принявшим решение. Дин думает, что, видимо, брат уже правда взрослый, и позволяет ему это - целовать, заботиться, падать... Падать с головокружительной скоростью одним взглядом глаз, одним прикосновением горячих ладоней, оставляющих на коже пылающий след. И это падение манит. Оно отдается кратковременной иллюзией о полете. И ради этого мига, возможности всего минуту полететь, Дин готов заплатить падением. Разбитыми конечностями, сломанным позвоночником, да хоть мозгами на камнях! Они все равно ни на что не годятся, просто глохнут перед его острейшей, невообразимой необходимостью.
Поцелуй с металлическим привкусом - у Дина все еще кровоточит губа - и еще какой-то неловкий, будто первый. Дину хочется обнять, прижаться, но он заставляет себя помнить о Сэмовых болящих ребрах. Он помнит о них и тогда, когда укладывает брата на кровать, на которой нет стопок футболок, и это даже как-то неправильно, что ли? Гасит свет сразу же, Сэму он не нравится, Дин помнит и это. Двигается медленно и с опаской будто, когда раздевает, а потом раздевается сам, выявляя на обозрение уродливые следы когтей, они и правда не болят, не так сильно, как хотелось бы, не так сильно, чтоб отвлечь. Дин целует мало, но трепетно, и практически не говорит. Греет в ладонях тюбик смазки, которую проще простого найти в студенческом общежитии, и смотрит так, будто Сэм плод его воображения и вот-вот растает, растворится, как дым.
Сэм такой красивый, такой офигенно красивый, просто до жути! Красивый и необходимый. Дин все еще задается вопросом: почему же нельзя перестать противиться и сделать это. Только один раз. По-быстрому. И тогда, возможно, все встанет на свои места, он успокоится, избавится от этой зависимости, просто забудет! Ведь он это умеет. Вот только знает, что ничего никуда не встанет. И не забудет никто. Так было бы просто и легко, вот только просто у Винчестеров не бывает.
Он молчит на протяжении всего получаса, пока подготавливает Сэма. Говорить нечего. О чем в такие моменты говорить? Важнее быть осторожным и внимательным, не делать больно, не поранить, найти эту чудо-точку, о которой все говорят и хотя бы попробовать сделать Сэму приятно. Почему-то Дин боится, что от чужих пальцев в заднице хорошо просто не может быть. Хотя откуда ему знать, он же не пробовал. В любом случае он не прекращает и старается не думать ни о чем сам. Потом будет время подумать, вспоминать, ненавидеть себя.
Он смазывает себя, понимая, что все это время оставался твердым, странно, что это продолжает до сих пор ему нравится, но нравится, Дин давно уже смирился со своей неправильностью. Он устраивается между ногами брата и не спрашивает, готов ли он, просто смотрит грустно и закусывает губу, снова открывая чертову ранку. Пристраивается и толкается очень медленно, осторожно, чтоб не поранить, хотя от нетерпения сам дрожит.
- Ты важен для меня, - говорит Дин с каким-то чувством дежавью, хотя даже не помнит, когда это было.

Отредактировано Dean | Winchester (2014-06-15 14:44:06)

Между нами горит воздух,
Коротят и искрят нервы.
Унеси меня вдаль, к звёздам,
Мой нежданный, шальной... Первый.

Почему-то Дину даже в голову не приходит то, что все могло быть иначе, с другой расстановкой ролей. Не потому, что он старше или такой вот несусветный мачо, хотя это тоже есть, но просто сейчас все должно быть именно так и никак иначе. Сэм тоже это понимает, поэтому даже не намекает, что может быть "другой вариант". Это не соревнование кто кого, это то, что должно случится и случается.
У Дина руки трясутся и тело пробивает мелкая дрожь, но он стискивает челюсть и не спешит. Спешить нельзя - это же Сэм, такой чертовски тугой и невозможно горячий. Дин думает, что, кажется, все же недостаточно его подготовил, неужели поспешил? Неужели Сэму больно? Эта неуместная паника совсем не то, что должна охватывать любовников в такой момент, но Дин ничего не может с собой поделать. Он никогда не был ни для кого первым, по крайней мере с этой, кхем, стороны, и мысль о том, что он делает брату больно не покидает ему, не давая сконцентрироваться.
- Эй, Сэмми, порядок? - с огромно распахнутыми глазами спрашивает Дин, будто от ответа зависит по меньшей мере его жизнь.
Как ни странно на лице брата есть нечто успокаивающее, подбадривающее. И уж конечно дрейфовать в такие моменты нельзя, не тогда, когда ты уже наполовину вошел, так что выполняя просьбу, целуя Сэма, он отвлекает не только его, но и себя, позволяя взять себя в руки и продолжить начатое. Дин толкается еще немного, замирает, а потом снова, хотя Сэм так туго обхватывает его, что и Дину больно. И только когда единение, наконец, полное, отрывается от Сэмовых губ и стонет, привалившись вспотевшим лбом к плечу брата, так низко и глубоко, что стон отзывается вибрацией в их телах. Дину почти страшно от самого себя, потому что еще никогда ни с кем ему не было так не хорошо даже, а просто так, как надо. Каждая секунд его близости поглощает его. Без остатка. Его обвившиеся руки, палящие пальцы на коже. Ощущение поцелуев на шее, будто Сэм его успокаивает, а не он его, а так же стук сердца под тяжело вздымающей грудью, опасно подталкивающий к безумию. Дин слышит собственное дыхание - глубокое, неровное, и призывает себя продолжить, не останавливаться, ведь это то, чего и Сэм хотел.
Когда брат ставит ему засос, почти кусая чувствительную кожу, он вздрагивает, инстинктивно вжимая пальцы в его бедра по обе стороны от себя, и смотрит на Сэма почти что в шоке. Какого хрена? Сэм не любит ничего такого, он точно знает, а тут даже не в пылу страсти, а будто намеренно. А потом он вспоминает о барменше с ее нездоровой тягой пометить любовника на одну ночь. Сэм будто стирает ее метку, ставя поверх свою, и это… просто слишком. Как каждый сводящий с ума миг слияния их тел.
Дин резко выдыхает, переполненный чувств, и ничего не говорит, лишь целует брата в висок, а потом в уголки глаз, собирая губами каждую соленую каплю. И шепчет:
- Расслабься, - и это помогает, немного и все же. Дин подается назад и снова толкается перед, на этот раз легче, плавнее, но все равно теряя голову от захлестывающих ощущений. Это все так непохоже на все, что у него уже было (а было у Дина много всего и разного), даже на их с Сэмом первый раз - все равно не похоже. Дин не может разобраться - хуже ли, лучше ли, но одно точно, он не жалеет, что сделал это, это по прежнему то, что ему необходимо. Он начинает двигаться увереннее, чувствуя, как с каждым осторожным толчком Сэм расслабляется, поддается, впускает, и сам пытается изменить угол, стараясь попасть туда, куда надо, туда, где брату будет хорошо, и в то же время трусливо надеется, что Сэм не догадался, что именно он делает. Дин чувствует себя, как профан, который даже удовольствие партнеру доставить не может, и даже в свой первый раз он кажется не волновался так. И когда понять получается у него или нет, не выходит, он делает то, что по идее всегда срабатывает, дотягивается до зажатого между их телами члена Сэма и обхватывает его ладонью. Другой рукой он удобнее закидывает длиннющую ногу Сэма к себе на бедро и, послушавшись брата, возобновляет фрикции.
Между нами кровят раны.
Между нами горит воздух.

Это помогает. Он уже знает, что нравится Сэму, как он любит, чтобы Дин двигал рукой, и хотя братья не должно знать такого друг о друге, это помогает в тот момент, когда Дин уже хочет прекратить все к чертовой матери, потому что не может он. Не так. Не когда Сэму больно. То, что брату больно, противоречит системе Дина, и что бы не случилось, как бы сильно он этого не хотел, если это ранит Сэма, он не будет этого делать, даже если у него взорвутся яйца от нереализованного желания. Но Сэма отпускает, неожиданно Дин находит лучший способ его отвлечь, как брат и просил, поэтому он хочет продолжить двигать рукой, но Сэм вдруг останавливает. Его хватка на руке Дина сильная, уверенная, и старший даже прекращает маленькие рефлекторные толчки тазом.
Он смотрит на Сэма с потемневшими от желания глазами, которые странно поблескивают в темноте и в которых явно читается вопрос, но в тоне и взгляде Сэма непоколебимая воля, и Дин поддается инстинктивно, слушается. Он кивает, не найдя что и сказать и двигается снова, как и Сэм, который сам толкается ему в руку. У Дина чуть скользкая от смазки ладонь, и все выходит плавно и, наверное, хорошо, потому что Сэм постепенно расслабляется и опрокидывает голову уже не от боли.
- Сэмми, - ошарашенно говорит Дин, не зная, что и сказать, и смотрит на идеальное "О", которое формируют губы брата, когда он ускоряет толчки и, кажется, наконец задевает чудо-точку. Не секс, а мука, думает Дин, и если рассказать кому-то, что он искал чертову простату, как пресловутую точку G, точно засмеют. Он бы засмеял. Но Дину сейчас не до смеха и до этих мыслей тоже.
Облегчение затопляет спасительно прохладной волной, и Дин шумно вздыхает, поняв, что не безнадежен, что Сэму тоже хорошо. Он покачивается взад-вперед под тем же углом, который заставил рот Сэма проронить чудный звук, и думает, что теперь может подумать и немного о себе. Ему почти больно от затянувшейся разрядки, в паху пульсирует и хочется, блядь, как же хочется играть по своим правилам. Когда Сэм стонет и подается вперед, он начинает вбиваться увереннее, задыхаясь от тесноты, от жара, от звуков, что Сэм издает. От того, что Сэм сам подается вперед, насаживается, подмахивает. Целует в ладонь. Это все так развратно-пошло-трогательно-охерително, что Дин знает, что долго не продержится. Он уже держится хрен знает сколько, сорок минут? Семь месяцев? Всю жизнь? Дождался.
Дин кожей чувствует, что все как надо, что все становится на свои места, как распутывается тугой узел вины и осознания ошибочности сжимающее горло в железные тиски, так, что казалось, невозможно дышать. Как с каждым движением уходит осознание страха, вины, ошибки. Как остается... остаются лишь они с Сэмом в этой декабрьской ночи, где все не имеет значения, а они сами именно там, где быть должны. Будто вся их жизнь была репетицией этого гнусного акта кровосмешательства, которое почему-то ощущается, как Небеса, и они шли к этому с самого начала, друг к друга шли.
Держаться больше просто нет сил, запрещать себе встретить долгожданные, удушающие волны удовольствия, которые прокатятся по истерзанному телу, Дин больше не может. Так хочется сейчас, так, внутри, но Дин думает, что это как-то... просто не позволительно, что ли. Какого хрена он даже не надел презерватив, он - чертов идиот, который вечно сует свое достоинство куда попало, часто просто забывая о защите. Винчестер лишь надеется, что у той гибкой цыпы, которую он встретил летом, Лизы, кажется, Брейден, не было никаких заболеваний, потому что пару раз он был, так сказать, не очень осторожен с ней. Каким местом вообще он, Дин, думал?! Дин знает каким. Именно в этом и их проблема.  А тут, блин, Сэм! Хоть бы руку не убрал... Как же теперь?..
- Сэм, я... - Дин понятия не имеет, что и сказать, поэтому наклоняется и целует брата в губы, - Ты меня убиваешь... Не могу больше, - признается и целует вновь.

Сэм такой шумный, такой чертовски шумный, что Дин даже удивляется. Он не любит, когда женщины очень громко кричат, это создает впечатление наигранности, неискренности, и хотя Дин не самый честный в мире человек, особенно во всем том, что касается отношений, почувствовать настоящую отдачу от партнера ему важно. С Сэмом все иначе. С ним все по-другому. Даже то, как он стонет в ответ на то, что Дин делает - чувственно, остро, возбуждающе, не похоже на звуки, издаваемые женщинами, с которыми Винчестер до этого был. Те были женщины, а это... это Сэм.
Дин думает, что надо бы как-то заткнуть брата, потому что завтра его скучные приятели будут голову ломать о личности молчаливой девушки, которая не издавала ни звука, но так умело заставляла Винчестера голосить. Он надеется, что его собственные низкие стоны можно списать на Сэма и, упаси боже, брата никто не заподозрит в связи с голубизной. Почему-то Дина это заботит, но недолго. Мысли быстро покидают голову, когда Сэм ласкает себя, выгибается, кричит. Трудно поверить, что несколько минут назад ему не хотелось этого, трудно поверить... да во все верится с трудом. Все плывет в каком-то тумане, взгляд застилает пелена, и Дин с трудом видит очертания Сэмми, но и то, что он видит, достаточно, чтобы тормозить ход мыслей, вытеснить из головы все, оставив сплошной звук, идею, имя - СэмСэмСэм.
Дин не знает почему ему надо самому трогать себя, но если это то, что хочется Сэму, он не против. Дин находит это даже возбуждающим, как-то развратно-эротическо-горячо, и пару секунд наслаждаясь представлением, потом привлекает брата ближе, оставляя на него бедрах красные следы от пальцев. Он не хочет делать больно, но прямо сейчас это такая мелочь. Дин малодушно не признается себе, что подобно засосу на своей шее, он так же хочет оставить на брате след.
Он закидывает длинные ноги Сэма себе плечи и невозможно наращивает темп, каким-то дальним уголком сознания думая, что брату еще долго будет больно сидеть. Но по звукам, которые издает Сэм, по тому, как он выгибается, чуть ли не рискуя сломать позвоночник, не скажешь, что он против, и от всего этого Дина захлестывает сильнее. Сэм такой невозможно идеальный в этот момент, какой-то шальной, какой-то слишком развратный, слишком желанный, когда то целует, то улыбается, и подается, подается навстречу, будто они уже давно одно создание, одно тело на двоих в результате сливания, слияния, единения двух, ставших одним.
Шепот Сэма, как электрический импульс, который носится по венам и взрывается в мозгу миллиардами микро-вспышек. В какой-то момент Дин видит звезды и теряет связь с реальностью. Кончают они одновременно, но Дин понимает это чуть позже, когда между ними мокро, а Сэм вздрагивает и все еще сжимается вокруг него, а сам Дин последний раз толкается уже чисто по инерции. Нет ни слов, ни сил, ни мыслей, они просто лежат друг на друге с тяжело вздымающимися грудями, потные, удовлетворенные. Не счастливые.
Первое, что Дин говорит:
- Прости, - а потом понимает, что Сэм может не так истолковать и добавляет: - За то, что ударил тебя. И за виски, - с осипшим голосом говорит он и, наконец, перекатывается в сторону, выйдя с мокрым звуком, который даже сейчас, когда все закончилось, не кажется пошлым. В полутьме Дин смотрит на брата с вызовом, почти что зло, и не говорит того, что можно читать в его взгляде: "Не думай, что я буду извиняться за эту ночь. Я не жалею, слышишь?" Он смотрит так, будто готов к скандалу, может, даже хочет его, а потом смотрит на Сэма, такого побитого, оттраханного, красивого и передумывает. Скандала ему не хочется. Жаль, что того, что хочется, ему нельзя, поэтому на этот раз никаких обнимашек, никакого сна на одной кровати. Дин переводит дыхание еще несколько секунд и садится на кровати, свесив ноги. Приходится надеть ботинки, чтобы не порезаться на осколках, и перед тем, как обуться, Дин одевает и джинсы. - Я воспользуюсь ванной? - говорит он воздуху перед собой, не поворачиваясь и не глядя на Сэмми.
...Он сможет жить дальше, - говорит он себе, стоя перед открытым краном добрых пять минут и глядя на свое отражение в зеркале над раковиной. Сможет. После того, что случилось, после Сэма, без Сэма. Сможет. Должен. Он слишком сильно хочет забыть свое обещание, данное брату и самому себе - уехать, прекратить. И из-за этого ни на секунду о нем не забывает. Дин смотрит в свое бледное-бледное лицо, проводит пальцами по шрамам на ключице и гладит краснеющий на шее засос, будто яркий цветок на бледности кожи. В глазах непривычное жжение, и Дин часто моргает перед тем, как быстро умыться и вернуться в комнату.
Он прислоняется к косяку двери из ванной и пару секунд смотрит на Сэма, снова привыкая к темноте после яркого электрического света. Едва улыбается, обнимая себя руками, и думает, что все, пора. Пора уезжать и проживать это свое "дальше". Ведь он тоже достоин этого, собственной жизни, жизни для себя. Может, не такой правильной и уютной, как у Сэма, но по-своему жизни, не посвященной младшему брату, который и не оценит. Дин отлично знает, что думает фигню, что это не то, чего он хочет и это всего лишь самообман, но думает, что, может, со временем научится и этому - обманывать себя.
- Спасибо тебе.