Когда цепи были разбиты, Война бежала так далеко и быстро, как только позволял ей железный конь. Всадник меняла города и поселения так часто, что все названия слились в ее голове, отчего Война уже толком и не видела разницы между, скажем, Нью-Йорком или каким-нибудь Портландом. Нет, она не бежала от своих обязанностей или целей, она даже не бежала от мыслей, которые стаей испуганных птиц кричали в ее голове с тех самых пор, как Война обрела свободу. Какой-то странный страх поселился в сердце могучего Всадника, и этот страх стальными клыками впивался в ее сознание. Больше всего на свете Война боялась вновь попасть в рабство, ощутить тяжелые цепи на своих плечах. Свобода была самым ценным в руках Райдера, и она так боялась вновь упустить ее. Страх гнал ее вперед, заставляя чаще менять города и штаты, и этот страх подпитывался все более частыми встречами с демонами. Война не боялась их, Война мало кого боялась, но эти странные встречи, которые скорее походили на налеты, не могли не навести Всадника на нехорошие мысли. Однако за демонами следовали и ангелы. Их было меньше, встречались они реже, но, тем не менее, силы Ада и Небес шли по следам Всадника, то держась на расстоянии, но нападая почти в открытую. Война боролась, Война сражалась, Война не желала больше подчиняться кому-то. И Всаднику было ужасно противно от того, что ее гнали вперед, словно раненного зверя, за голову которого назначена награда.
Однако причиной такой «охоты» на Всадника Апокалипсиса служил не очередной приказ Люцифера найти и завладеть Войной и даже не ангельская ненависть к Райдеру, а лишь желание обеих сторон завладеть тем, что косвенно принадлежало Войне, но о чем она давно забыла.
Посох Моисея – легендарное оружие Небес, созданное Богом, способное вызывать девять казней египетских, что по зрелищности и смертоносности вставали рядом с явлением миру Всадников. Но посох был украден и разделен на несколько частей одним ушлым ангелом, которого все считали мертвым. Вообще, эта история была запутанной и сложной, да и Война не хотела быть посвященной во все ее тонкости. Бальтазар сам притащил и «отдал в дар» часть посоха Всаднику в обмен на поддержку Райдера. К сожалению или к счастью, ангел так точно и не сказал, что именно ему нужно, а вот безделушка осталась у Войны в руках. Вернее, в багажнике ее мустанга. И почему она только приняла этот кусок деревяшки? Несмотря на всю силу и мощь, посох Моисея был не нужен Войне, Всадник разрушала целые миры и так без особых проблем, а потому Райдер в пучине событий давно забыла о том, что именно хранится внутри ее автомобиля. Но вот обломок посоха, как маяк, притягивал к себе демонов, что хотели получить его силу, и ангелов, желавших вернуть обломок в небесное хранилище. Так или иначе, но посох доставлял много неудобств, навлекая на Всадника гнев Небес и Ада.
«Слишком много»
И, ведь, правда. Война поняла, что пора избавляться от странного артефакта, который манил к ней всех подряд, когда в руках нападавших демонов появились серпы жнецов. Раны от них заживали медленно и жутко болели, разливая могильный холод по телу Войны, напоминая, что даже она беспомощна под тяжелой рукой старшего брата. Прознал ли Люцифер о том, что хранится в руках сбежавшего Всадника? Вряд ли, иначе бы Падший уже стоял перед ней, зачитывая древние тексты, а потому у Войны все еще было время. Время на то, чтобы отделаться от странного артефакта любыми способами. Однако уничтожить посох, пусть и разделенный, не так уж просто, как казалось Войне на первый взгляд. Эта чертова деревяшка была прочнее стали.
Когда хочешь избавиться от мощного оружия, что принадлежит Небесному Воинству, лучше всего обращаться к тому, кого более или менее знаешь, но у Войны всегда было туго с полезными знакомствами. К тому же, отдавать такую вещь нужно было тому, кто знал, что с ней делать. Бальтазара Война так и не дозвалась, сколько не пыталась. Видимо ангел, предчувствуя гнев Всадника, совершенно не желал попадаться оному под тяжелую руку за странный подарок, который приносил больше вреда, чем пользы. И тогда в списке знакомых ангелов у Войны остался только Габриэль. С последней их встречи не прошло много времени, но этого хватило, чтобы Всадник приняла факт своей симпатии к архангелу. Странной симпатии. И пусть она не давала о себе знать архангелу достаточно много лун, но сейчас ей нужна его помощь. Ей нужен он.
Когда красный мустанг остановился где-то за городом, названия которого Война так и не запомнила, где-то за горизонтом занимался рассвет, который окрашивал небо в нежно-розовые тона, выгоняя ночную тьму, а Райдер хотела сделать то, что считала правильным. Пусть Габриэль и бежал с небес, но он все-таки архангел, и вся его мощь вкупе со знаниями осталась при нем.
«И как вызываются архангелы?»
Война, присевшая на капот автомобиля, пыталась представить их встречу, продумать ее, понять, что ей следует говорить, но мысли в голове не укладывались, а только еще больше путались и сбивались. А еще мыслить мешала боль, которая жидким холодом разливалась по телу. Рана на боку от серпа все еще кровоточила, хотя была и перевязана, и заживала она медленно, нехотя, от чего Война злилась еще больше.
-Габриэль. Габриэль. Габриэль. – три раза, чтобы уж наверняка. Слегка хриплый голос девушки был едва слышен, но Всадник не видела смысла говорить громко. Архангел все равно ее услышит, как бы тихо она его не звала, и в этом сама Война была почему-то уверена.

Когда рядом появился ангел, Война даже слегка вздрогнула. Она не ожидала, что он явится настолько быстро. Она даже не ожидала, что Габриэль вообще явится. После всего, что произошло в том странном мотеле, для архангела было бы резоннее не связываться с всадником, по пути которого Люцифер мог спокойно спустить всех своих собак. Война опиралась на холодные факты, совсем забыв, что Габриэль,  как призма, что собирает и пропускает сквозь себя все то, чем наделил этот мир его Создатель, – чувства, эмоции, с которыми архангел сроднился. Для Войны это все еще было непонятным, она все так же отбрасывала подобные мысли как можно дальше. Тем не менее, он здесь, рядом с ней. И Война ловит себя на мысли, что рада этому. И сейчас, когда Габриэль был рядом, что-то вновь теплело внутри. Она ощущала его присутствие, и от этого становилось спокойнее, словно за ней не гонится ад, сломя голову, вместе с ангелами. Сколько ангелов она убила за последнее время? Война не помнит уже. Ангелы – младшие братья Габриэля, но Войне не стыдно за то, что она сотворила. Ее руки в крови, и сам архангел знает это.
Всадник чувствует его благодать на своих плечах, эта благодать исцеляет ее от боли и могильного холода. Она не просила, не ждала, а потому Райдер удивляется этой странной помощи, но, тем не менее, проводит пальцами по коже там, где когда-то кровоточила рана. Война больше не чувствовала ледяной боли, которая путала мысли и заставляла злиться. Она благодарна архангелу, но не знает, как это сказать. Почему она всегда ищет только сложные пути?
-Не обязательно было меня исцелять. Рана затянулась бы сама. – Да, только Война может вот так благодарить. Она умолкает, словно пытается подыскать слова благодарности получше, но так ничего и не произносит. Тишина между ними затягивается, становясь бесконечно громкой, но даже этой тишине осталось жить не так уж и долго. Первые солнечные лучи еще бросают косые тени на серый шершавый асфальт, но скоро по этой дороге начнут мчаться десятки, а, может, сотни машин. Тишина сменится ревом моторов и вонью выхлопных газов. Современный мир вечно куда-то торопится. Люди вечно спешат жить, и на их фоне диалог архангела и всадника кажется таким неестественно медленным, словно тягучий мед.
-Я рада, что ты не угодил никуда. Надеюсь, тебе и дальше будет удаваться уходить от нападок твоих братьев. – Райдер говорит это прямо и честно. Ей было неважно, как ему удавалось скрываться от гнета собственной семьи, как Люцифер не ринулся за Габриэлем, как вообще никто не прознал о том, что Габриэль вообще существует. Войне было важно лишь то, что он цел, невредим, и сейчас она может говорить с ним. Возможно, люди бы сказали, что Всадник говорит и радуется от всей души, но Война не уверена, что оная у нее есть. И теперь ей предстояла рассказать суть своей «проблемы», если ее вообще можно так назвать. Сложно представить, что у Всадника Апокалипсиса могут быть проблемы. Райдер знает, что с подобным недоразумением она смогла бы справиться и сама. Запихнуть обломок проклятого посоха так далеко, как только позволяют ей силы, или добровольно отдать ангелам и закончить со всей это игрой в «кошки-мышки», но тогда почему она позвала Габриэля? Посох Моисея – глупый предлог, Войне просто хотелось увидеть архангела, почувствовать его присутствие. Она так рада, что с ним ничего не произошло. Габриэль, может, и мастер по побегу от семейных проблем, но от того, что грозит сейчас, сбежать будет сложно даже для него.
Неужели Война стала такой сентиментальной? От подобной мысли становилось как-то не по себе, отчего Всадник поджимала губы, пряча куда-то взгляд. Должна ли она поддаваться эмоциям?
Когда молчание затягивается, Райдер вновь берет слово:
-Влипла я по вине одного из твоих братьев.– Война улыбается, поднимая глаза на Габриэля. Его прикосновение пьянит. – Видишь ли, на меня открыли самую настоящую охоту, и все благодаря одному из ангелов, что отдал мне это. – Райдер берет в руки обломок посоха Моисея, что лежал рядом на капоте. Война крутит кусок дерева в руках, чувствуя, как маячит своей силой этот артефакт. – Теперь демоны хотят заполучить часть посоха, а твое племя свято верит, что я украла это. Так что, кому, как ни тебе знать, что делать с вашими артефактами. Либо расскажи мне, как уничтожить то, что сотворил твой Отец, либо забери это. - Война говорит спокойно, слегка тихо, но ветер моментально подхватывает ее слова. Габриэль слышит ее голос так же отчетливо, как она слышит его.
Когда он стоит рядом, она чувствует спокойствие. Глупая иллюзия безопасности, которая оседает на пепельной коже. Так действуют все архангелы на других существ? Габриэль словно успокаивал ее, и Война чувствовала, как уязвима она перед глупым страхом цепей. Словно котенка, ее тыкнули носом в собственную беспомощность, но Всадник не показывала своей злости и детской растерянности.  Сейчас Война остается спокойной, делая вид, что ее интересует лишь ее мнимая проблема, от которой она хочет избавиться. У Райдера есть еще просьбы к Габриэлю, но она не озвучивает их, словно боясь услышать отказ. Она молчит и тихо наслаждается странным ощущением от присутствия архангела рядом, словно во всем мире существуют только они, а это тихое и спокойное утро будет длится так долго, как того они сами пожелают.

Как легко, как просто Габриэль снимает с нее мнимое бремя обломка посоха. Война следит за его движениями, как архангел без труда возвращает то, что принадлежит его братьям по праву. Райдер чувствует себя еще более растерянно, понимая, что и сама бы смогла избавиться от артефакта. Могла уничтожить его, могла сжечь, ведь Война, в отличие от Габриэля, не испытывает немого благоговения перед силой Создателя, а могла точно так же вернуть артефакт в ангельскую оружейную. Но Всадник этого не сделала, добровольно становясь целью почти всех существ вокруг, чтобы в итоге позвать Габриэля на помощь. Нелогично. Неестественно. И теперь, когда архангел так просто и быстро избавил Всадника от «проблемы», Война слегка растеряно смотрит на него. Она кожей чувствует вопрос, который крутится в голове Габриэля, но не хочет отвечать. Сложно признаться, что Всадник Апокалипсиса может по кому-то скучать, за кого-то волноваться. Эта странная связь погубит их обоих. Когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас Война все еще пытается признаться хотя бы себе, что просто скучала по Габриэлю. Когда-то он говорил ей об одиночестве, но только сейчас она понимает его, ведь все эти столетия она тоже была одна, и братьев рядом не было. Как сложно принять и смириться с тем, что даже существо из хаоса может чувствовать.
Когда Война слышит его вопрос, то еще больше удивляется странному архангелу. Она смотрит на него так внимательно, словно пытаясь узнать, что творится у него внутри, а потом просто улыбается, отводя глаза. Странный вопрос. Только Габриэль мог задать подобный вопрос.
-Мир рушится, а ты спрашиваешь про сладкое? – ее тихий смех шелестом осенних листьев стелется по земле, и даже утробное ворчание мотора мустанга не может заглушить его. – Я понятия не имею, о чем ты говоришь, Габриэль. – Война называет его по имени редко, но всегда с каким-то трепетом. – Из нас двоих тут ты эксперт по людям и их обычаям.
Всадник и вправду не понимает, о чем спрашивает ее архангел, но понимает, что это связано с человеческим миром. Для Войны Земля – темный коридор, заставленный сотнями преград. Она многого не понимает, а потому постоянно спотыкается, грозя разбить коленки. Райдер была среди людей лишь несколько раз и всегда только для разрушения. Падения городов, наказания во имя Господа, только это Война несла с собой – боль и страдания, а потому Всадник не имеет ни единого понятия о том, как именно устроена человеческая цивилизация.
А вот Габриэль знал. Знал и, кажется, восхищался людьми. Еще один факт в копилку того, чего Война не может понять в архангеле.
-Послушай, Габриэль, как ты…
«Как ты жил все это время?»
-…как тебе удается скрываться от братьев? – на любопытство можно списать почти все, даже заботу, которая легкой тенью дрожит в голосе Всадника. – Говорят, небесное воинство понятия не имеет о том, что ты жив. – Война держит свой взгляд на его фигуре, словно пытаясь запечатлеть в памяти любое его движение или жест. Она тоже тянет время. Ей нравится просто говорить с ним, проводить время, наслаждаясь последней утренней тишиной и ощущением его близости. Впервые Война довольствуется тем, что имеет в руках. Впервые Война не желает разрушать и сжигать. Он словно приручил ее, и она готова каждый раз возвращаться к нему просто так.
-А еще говорят, что ты фокусник. – аккуратно и почти невесомо Райдер протягивает руку, касаясь мужчины. Ее длинные пальцы легко взъерошивают его волосы, однако Война быстро убирает руку. Странный жест, которого даже она не ожидала от себя. Райдер вновь коротко улыбается, когда пытается представить, как Габриэль проводит смертных. Впрочем, чего еще ожидать от этого архангела?
Когда рядом проезжает первая машина, грохот ее мотора разрывает рассветную тишину, но автомобиль быстро скрывается, и рев утихает, оставляя после себя лишь облако пыли, от которого морщится Война. Странно, она привыкла к запахам крови, металла, смерти и огня, но никак не может привыкнуть к пыли современных городов. Этот мир для нее чужой, но она не имеет права разрушать его, да ей и не хочется. Люди забавны. Они не знают, что им нужно, они все хотят попасть в рай, но никто не хочет при этом умирать. Они цепляются за жизни из последних сил и каждую ночь поднимают глаза к небу. Война не ценит людей, не понимает их, однако Габриэль почему-то восхищен ими. Впрочем, архангел восхищен всеми творениями своего Отца. Войне не понять. Сейчас Всадник ловит себя на странном желании защитить Габриэля от нападок его собственной семьи и от него самого. Очень необычное желание, которое сгубит ее однажды.
-Почему ты восхищен этим миром? – еще более странный вопрос срывается с губ Войны, но она уже просто не может остановиться в своем любопытстве. Она хочет понять, что движет Габриэлем, хочет узнать, что заставляет его жертвовать собственной жизнью ради горстки таких несовершенных, таких недолговечных людей, похожих на свечки, что сгорают так быстро. Всадник Апокалипсиса хочет найти хоть единственную причину, по которой стоит вставать на защиту этого мира. Война умеет только разрушать, уносить жизни на острие своего меча, сможет ли она хоть кого-нибудь защитить?

Почему Война позволяла к себе прикасаться? Насколько она сама помнила, любое прикосновение к ней заканчивалось плохо для того, кто посмел протянуть к ней руку. Райдер всегда держала строгую дистанцию с любыми существами и ценила личное пространство больше, чем что-либо на свете. Так почему Габриэль так спокойно касался ее, не рискуя ни головой, ни перьями? Война не знала ответа, не могла найти его, кроме лишь того факта, что она не имеет ничего против прикосновений архангела. А, быть может, виной всему тот факт, что Габриэль был способен заглянуть в глаза Войне и увидеть нечто большее, чем просто библейское огненное чудовище. Странная связь. И странный союз.
«Мир всегда рушится»
Эти слова эхом прозвучали в голове Всадника, и она знала, что Габриэль прав. С самого своего сотворения и до самого конца мир рушится, кто-то это и называет жизнью – простой путь от рождения до самоуничтожения. Порядок… Четверо Всадников всегда и олицетворяли порядок. Они уничтожали то, что отжило свой срок, без жалости и сострадания, чтобы в итоге дать путь тем, кто лишь начинает свое развитие. Всадники никогда никого не спасали, лишь сжигая умирающие миры. Это называют круговоротом жизни, но для Войны это было смыслом существования. Огонь не очищает, он коптит до черна, сжигая даже души. А потому Райдер никак не могла понять такого рвения Габриэля спасти балансирующий на краю мир, дать ему отсрочку еще в пару столетий, а, может, больше. Но Война хотела понять. Быть может, если она расставит все точки на «i», то и сама встанет на защиту людей, давая этим странным созданиям чуть больше шансов на жизнь. Но пока Война не понимала, а потому стояла в стороне от битв, не желая влезать в семейные распри ангелов.
А Габриэль все говорил. Говорил о сладком, о вине и кофе, и всадник совершенно не понимала того, о чем он ей толкует. Война знала кофе. Вкус этого напитка был прекрасен, но непонятен. Жгучий, черный, как самая темная ночь, сладкий, как грех, но оставляющий едва ощутимую горечь на корне языка. Люди ценили кофе, любили его, и сама Война понимала, что этот мир не так уж и плох, пока в нем есть хоть немного кофе. И это было единственным, о чем знала Райдер в мире людей – кофе и алкоголь. Впрочем, последнему ее научил очередной ангел. Какие же странные эти пернатые…
Всадник чувствовала, что вопросы о братьях не слишком приятны Габриэлю, а потому она не отвечала, не задавала еще больше вопросов, которые крутились на ее языке. К тому же сейчас все это казалось таким далеким, и Война не хотела разрывать повисшую между ними тишину своим голосом. Она не спрашивала о мирах, о людях, она знала, что архангелы могут создавать и менять реальности, но Всаднику такого никогда не понять. Как не понять и того, что чувствует ангел, отказавшийся от слепого повиновения приказам. Небесное воинство безвольно, бесчувственно по природе своей, потому что они созданы солдатами, но Габриэль был не такой… он был словно неправильным архангелом, намеренно созданным таким. Но от мыслей Войну вдруг отвлекло что-то, что тяжелым смрадом повисло в воздухе. Всадник чувствовала демонов, так же отчетливо, как они все это время шли по ее следам. Мышцы под пепельной кожей Райдера напряглись, предвкушая бесславный конец слуг ада, но в следующее мгновение все изменилось. Кардинально так, и Война поняла, что находится совсем уже не за городом, а в стеклянной комнате, созданной Габриэлем простым щелком пальцев. Всадник на мгновение даже растерялась, наблюдая, как архангел вручает ей тарелку с пирожным. Она попросту не поспевала за тем, как развивались события.
Но Война не хотела сидеть и смотреть. Райдер встала с дивана, подходя к стенам и касаясь их пальцами, словно проверяя, насколько они реальны. Она видела много миров от самых банальных до самых безумных, но это было иным… То, что создал Габриэль, было реальным и нет одновременно. Это впечатляло. И огромный лабиринт, что располагался буквально под ее ногами, заставлял улыбнуться. Теперь, когда архангел спрашивал ее о способах убийства, Война не знала, что ответить, но даже шоколадная сладость теперь интересовала ее меньше, нежели сила, сосредоточенная в руках Габриэля. Сила всегда притягивала, манила, особенно, та, что неподвластна тебе.
-То есть, если я скажу, что было бы забавно глянуть, как дракон доедает демонов, ты вытащишь из рукава огнедышащего ящера-переростка? – Война усмехнулась, поворачиваясь к Габриэлю. Нет, все это было непривычным для нее. Всадник расправлялась с врагами собственными руками, демонстрируя собственную силу и мощь. Она любила битвы, а потому не привыкла уничтожать врагов щелчком пальцев или силой мысли. В этом не было той прелести сражения, что так ценила Война. Быть может, в действиях и движениях самого Райдера и не было грации или легкости, но только алый всадник умел выйти против целой армии ада и получить удовольствие от крови.
Все еще слегка растерянная, Война вновь подходит к Габриэлю, присаживаясь на диван. Достаточно близко для прикосновения, но слишком далеко для поцелуя. Она смотрит на него с живым интересом, словно хочет изучать его целиком, начина от каждого миллиметра его кожи и заканчивая рядом его возможностей. Нездоровый интерес. Опасное любопытство.
-Удиви меня. – пожимает Райдер плечами, чуть улыбаясь. Она вспоминает о пирожном, которое кажется ей странным, но что-то подобное она видела у людей. Война пробует сладость осторожно, словно опасаясь того, что пробует. Пирожное показалось Райдеру странным, но лишь оттого, что она сама была непривычна к тому, чтобы что-то есть. Сладость, которая оседала на языке и нёбе, была незнакомой, а потому Война так и не смогла определить, понравилось ли ей то, что она попробовала, или нет.

Огонь в ладонях Габриэля манил, отражаясь в темных зрачках самой Войны. Она знакома с пламенем лучше, чем кто-либо, она подчинила себе древнюю стихию, она была воплощением огня, но Райдер никогда не могла подарить огню форму, очертания, лишь хаотичные языки, которые жадно пожирали все вокруг. Огонь в руках архангела был иным – податливым, прирученным, как сама Война. Маленькое пламя принимало различные формы, было живым, и Война ловила себя на мысли, что смотрит на эту демонстрацию силы так внимательно, она пыталась понять, как он это делает, и почему в ее руках огонь может лишь уничтожать. Она хотела коснуться слабого огня, чтобы понять, реально ли оно вообще, но сдержалась, посчитав подобный жест неприемлемым, а в следующую минуту Габриэль уже сжал ладонь, и пламя умерло так же быстро, как появилось на свет.
Война поднимает глаза и встречается с прямым взглядом архангела. Она видит, с каким теплом он на нее смотрит, а потому Райдер отводит глаза, переключая внимания на демонов, что все еще бродили по лабиринту. Поворот за поворотом они метались по территории, но за каждым углом их ждал тупик, и все приходилось начинать сначала. Крысы в клетке. За этим можно наблюдать вечно, но Война вновь отвлекается. Теперь на голос Габриэля, который заставляет ее вновь поднять глаза на архангела. Возможно, его слова должны были просто разорвать подкрадывающуюся тишину, возможно, они должны были вызвать отголосок хоть каких-либо ощущений в Войне, но та оставалась холодной. Она не чувствует ни жалости, ни сострадания, лишь легкая тень отвращения была в ней к развращенным душам, что сгорели и обуглились в пламени собственных пороков.
-Люди сами виноваты. Им дано право выбора, а они всегда идут не в ту сторону. Люди ищут легкие пути, идут в обход, а потом расплачиваются за это.  - От этих слов Война нахмурилась, и на пепельной коже лба выступила морщинка. Всадник больше ничего не говорит. Что она может сказать еще на это? Поддержать Габриэля по поводу его братьев? Выдвинуть свою версию событий? Пустое сотрясание воздуха, оно никому не нужно, и Война отводит взгляд от мужчины вновь на демонов. Ей интересно, что будет дальше, хотя она и знает, чем все закончится. Важен не результат, а процесс.
Лабиринт менялся, рушился и воссоздавался вновь, и теперь под ногами Райдера и Габриэля возвышался замок, где стоял черный трон короля ада. Интересный и забавный ход событий. А демоны внизу все еще надеются, мечутся из угла в угол, и черные стены дворца кажутся им спасительными, родными. Странно, даже в выжженных душах может жить надежда, привязанность к чему-то. Черные обугленные души могут чувствовать, ощущать, вопрос лишь в том, что им больше это не нужно. Чувства делают слабым, уязвимым. И этой слабости все больше и больше подвержена сама Война. Мысль об этом зарождается где-то глубоко внутри сознания, угасает и вновь появляется. Ей не отогнать это.
Райдер видит копию Михаила, видит, как начинают суетиться демоны. Она знает, чем все закончится, но не думала, что Габриэль создаст копию своего старшего брата, чтобы обратить его гнев на черных тварей. Да, возможно архангелу удалось удивить Всадника. Когда покрытие пола скрывает происходящее, она поворачивается к мужчине, коротко улыбаясь уголками губ. Вопрос Габриэля ожидаем, но Война не знает, что отвечать. Да и что она сможет сказать ему? Райдер никогда не признается в том, что ей и вправду не хватало его, что она успела привыкнуть к нему, его свету и прикосновениям. Но так же она никогда не признается, что тень животного страха поселилась внутри нее, что все это время она – загнанный зверь, на которого открыли охоту – бежала вперед и только вперед. Она боится цепей больше, чем боится все живое ее огня, и страх заставляет всадника держаться подальше от битв, от ангелов и демонов. Война, которая боится. Кажется, от одного этого факта планета сходила со своей оси.
-Пыталась не попадаться твоим братьям на глаза. – она пожимает плечами, понимая необходимость хоть какого-либо ответа. Удивительно, что сам Габриэль не увидел в ней предательский страх, но этому Война была как никогда рада. Он верил в ее силу, а этого было достаточно. – Пыталась понять, что мне делать дальше. Нельзя вечно скрываться.
Удивительно, как ей спокойно рядом с Габриэлем, и угроза Люцифера, Михаила и всего этого конца света кажется такой далекой и туманной, что позволяет расслабиться. Всадник сломлен, а архангел дает ей короткие возможности просто отдохнуть от безумия, что царит за пределами этого маленького, созданного Габриэлем, мира.
От прикосновения мужчины по коже Войны пробегают мурашки. Странное ощущение, которое кажется щекочущим, приятным, и Райдер поддается действиям архангела, придвигаясь ближе. Действия девушки осторожны, словно она ступает по хрупкому льду, что трещит и грозится проломиться, отправляя несчастную в ледяные объятия холодной воды. Между ними остаются какие-то считанные миллиметры – вот и вся дистанция; Война чувствует его дыхание на свое коже, ей спокойно. Огонь внутри утихает быстро, превращаясь в искры, точно так же, как маленькое пламя в ладонях Габриэля.
-А что на счет тебя? – интерес вперемешку с переводом стрелок. – Что было? Нашел ли ты ответы на свои вопросы? – Война заглядывает в его глаза и тихонько вдыхает его аромат. От Габриэля всегда пахнет сладким, и она к этому уже совсем привыкла.
На мгновение девушка ловит в себе тень слепого желания просто прижаться к архангелу, опустить голову ему на грудь, подобно действительно прирученному существу, и Райдер подчиняется этому глупому порыву во многом из-за интереса дальнейшего развития событий. Странный союз: сломленная Война и неправильный архангел Габриэль. Было в этом что-то ироничное.

Его действия – слепой порыв, который накрывает Войну с головой, и она поддается этому порыву слишком легко и просто, но Райдер больше не может и не хочет осторожничать, присматриваться. Она подчиняется всем его действиям и жестам, и каждое прикосновение Габриэля отзывается в ней как-то вибрацией. Странные, незнакомые ощущения, словно что-то теплое и щекочущее разливается внизу живота, поднимаясь выше к груди, где сердце учащает свой ритм, а потом к горлу и собирается в комок. Удар за ударом сердце колотится быстрее, и вряд ли Райдер понимает, почему, но в ушах стоит звон и гулкое биение. Она слышит, как кровь ускоренно течет по венам, чувствует это так же отчетливо, как чувствует мужские руки на своем теле. По телу горячими волнами разливается тепло, внутри разгорается пламя желания, которое начинает гореть все ярче с каждым прикосновением Габриэля. По ее телу пробегают мурашки, когда она отвечает на его поцелуи, а тонкие пальцы скользят по мужской шее, изучая и запоминая каждый миллиметр его кожи. Он кажется таким родным, и она хочет прикасаться к нему снова и снова, чувствовать его руки на себе. Такое странное, жгучее желание, оно собирается комком, растекается по телу и вновь сжимается. Девушка подвластна всем действиям и жестам Габриэля, она не хочет сопротивляться, не хочет отказывать, но хочет наслаждаться этим порывом, чувствовать его руки, чувствовать его всего. Она хочет принадлежать ему целиком от сантиметров кожи до миллиметров души. Просто стать его и не думать ни о чем больше.
Тихий стон срывается с алых губ и отражается от поверхности стен. Голос хрипит, дрожит, но ей все равно. Райдер вдыхает так глубоко, как только позволяют ей легкие, потому что воздуха, кажется, катастрофически не хватает. Она тонет в его прикосновениях и захлебывается в этой нежности, страсти, а ее тонкие руки хаотично водят по мужской спине и шее, цепляясь за гладкую кожу ногтями. Девушка ловит себя на мысли, что хочет прижаться к нему, чувствовать его губы на своей бледной коже, она хочет, чтобы он изучал ее миллиметр за миллиметром, как она будет изучать его самого, запоминая тепло его кожи подушечками пальцев. Но он отстраняется, и его хриплый голос врывается в ее сознание. Нет, она совершенно не хочет останавливаться, это желание огнем горит внутри нее, и кровь пульсирует в ушах. Этот порыв накрыл ее с головой, и она больше не желает сдерживать, запрещать себе лишний раз коснуться его. Это просто нельзя взять и остановить. Она не может просто уйти, как он не может оторваться от нее. Райдер отвечает мужчине поцелуем – страстным, горячим, слегка грубым, а руки пробираются под его рубашку, касаются пальцами горячей кожи. Девушка отстраняется от губ Габриэля лишь на мгновение, но чтобы набрать в легкие воздуха, что кажется обжигающим, а потом она вновь льнет к нему. Ей нравится изучать его тело губами. Она целует его шею, обжигая кожу сбивчивым дыханием, а ее руки уже стянули с мужчины рубашку. Ладони беспрепятственно скользят по мужскому телу, и девушка чувствует, как под его кожей напрягаются мышцы. Глупо сдерживаться, когда процесс уже запущен, и Райдера совсем не интересует мир вокруг. Вся ее вселенная сузилась до этого мужчины, которого она желает, которому она хочет принадлежать. Здесь существуют только они, и никто не посмеет им мешать наслаждаться друг другом раз за разом, изучать друг друга ладонями и губами, оставляя влажные следы. Ей нравится осознание того, что она будет принадлежать ему и только ему, ей нравится признавать его власть над собой. Она хочет чувствовать его прикосновения, она хочет чувствовать его внутри. Она хочет его, как никогда никого не хотела. Женские ладони изучают его спину, миллиметр за миллиметром, цепляясь ногтями и оставляя едва заметные красные полосы. Ладони скользят дальше, переходят на грудь и пресс, она чувствует мышцы, что напряжены до дрожи. Алые губы Райдера оставляют влажные полоски на мужской шее, она хочет делать все аккуратно, отбросив природную грубость. Девушка вновь тянется к губам Габриэля, осторожно прикусывая кожу. Ее теплые ладони скользят дальше к низу живота, тянутся пряжке ремня.

Ее хриплые стоны разрывают пространство, отражаются от стен раз за разом, когда Габриэль касался ее. Воздуха катастрофически не хватало, словно все вокруг было выжжено, и это заставляло девушку учащать дыхание. Она дышала прерывисто, горячо, то вздыхая полной грудью, то хватая воздух лишь верхушкой легких. Она прикасается к Габриэлю, водит руками по его телу, скребя ноготками по коже на спине. Когда Райдер остается без одежды, на мгновение она чувствует себя беззащитной, но слепое желание принадлежать одному мужчине сжигает подобные мысли так ярко и быстро, как сгорают эти двое, изучая каждый изгиб тела другого. В его руках она податлива, покорна, она подчиняется ему и его действиям, слепо следуя дальше, куда ведет их жгучее желание. Девушка чувствует мужчину, которого может назвать своим, она чувствует его язык, который заставляет стонать ее громче, цепляться руками за обивку дивана, сжимая кулаки. Она выгибается до боли в спине, и дрожь прокатывается по телу. Дрожь от напряженных мышц под тонкой кожей, что стала такой чувствительной к чужим ласкам. Действия Габриэля отзываются в ней сладким наслаждением, девушка стонет, прикрывая глаза, хватает ртом воздух, и ее губы беспомощно сохнут, заставляя судорожно проводить по ним языком.
Когда мужчина входит в нее, она чувствует, как сладкая боль расцветает кровавым цветком где-то внизу живота, а потом растекается волной по всему телу. Девушка интуитивно обвивает его бедра своими ногами, прижимая Габриэля ближе, ей нравятся эти ощущения, которые взрываются внутри нее яркими искрами, она хочет еще и еще, снова и снова. Она тонет в нем целиком, касается ладонями мужской шеи и спины, чувствуя напряжение его мышц. Они оба дрожат, это желание сжигает их дотла. Женские стоны все чаще срываются на крик, а ногти больно цепляются в спину Габриэля; она не хочет выпускать его из рук, она извивается под ним, снова и снова хватая ртом воздух. С каждым его движением мир взрывается и собирается воедино вновь, чем быстрее их темп, тем крепче девушка прижимает к себе мужчину, скрещивая длинные ноги позади его спины. Она признает его власть над собой, она принадлежит ему и будет всегда принадлежать. Когда мир разлетается мириадами осколков, девушка все еще не хочет отпускать Габриэля, словно стоит ему оторваться от нее, и та – беззащитная – погибнет. Она обнимает его так крепко, как только может, глубоко вздыхая раз за разом. Воздух кажется бесконечно холодным, а мужчина выскальзывает из ее рук, ложась рядом. Вдох. Выдох. Прерывистое дыхание успокаивается, но мышцы все еще дрожат от сладкого наслаждения, и девушка даже не замечает перемен вокруг себя. Ей неважно, где они и что царит за пределами всего этого, главным сейчас для нее остается лишь Габриэль, к которому она льнет, прижимаясь крепче. Райдер целует мужчину нежно, почти невесомо, и ее поцелуй похож на прикосновение вселенной. Она не хочет, чтобы все это просто заканчивалось, не хочет уходить, возвращаться в реальность, потому что здесь хорошо, здесь есть он, и она чувствует себя в безопасности. Мурашки волной прокатываются по телу, заставляя девушку прижаться еще крепче к Габриэлю. Она опускает ладонь на его грудь, водя подушечками пальцев по коже. Райдер готова провести с архангелом вечность.
Тишина накрывает их с головой, пронизывает стены, и девушка не хочет ничего говорить. В словах нет нужды, нет смысла, ведь почти все уже сказано жестами, прикосновениями. Она слышит его тихое дыхание, которое успокаивает бег ее собственного сердца. Кровь течет по венам медленнее и больше не бурлит, пронизываемая желанием.
Райдер вздыхает, втягивая запах его кожи, и впервые за все это время произносит слова, которые разрывают сладкую тишину:
-Мы, наверное, самые неправильные существа на свете. – голос тих, но не слаб, и она поднимает к Габриэлю свои глаза. Нет, она ни о чем не жалеет и даже не думает жалеть, она просто констатирует факт их неправильности относительно всего мира. Райдер будет принадлежать только Габриэлю, она будет его собственной от кончиков волос до миллиметров ее кожи, и девушка уже призналась в этом, она признается в этом даже сейчас, когда вновь касается губами его подбородка. Странный союз, но до боли сладкий, как запретный плод. Райдер не хочет думать о том, что будет, когда все закончится, она даже не хочет думать, что это закончится, ей достаточно чувствовать мужчину рядом, осознавать, что он обладает ею без цепей и принуждения, а она сама безропотно признает его власть над собой.

Странное ощущение покоя незнакомо Войне, она привыкла к шумам битвы, но не к тихому дыханию мужчины рядом с собой. Эти необычные по природе своей чувства, похожие на трепет крыльев бабочки, на терпкое багровое вино, она впускала в себя, позволяя сердцу биться чуть чаще, и огонь Всадника, что существовал где-то внутри меж белоснежного свода ребер, уже не бушевал, а горел спокойно и ровно. Война знает, что не имеет права на чувства, что эти самые чувства сделают ее слабой, уязвимой, но вряд ли теперь она откажется от этой слабости. Когда Габриэль позволил вкусить ей ласки, когда сама Райдер открыла для себя нечто новое, сокрытое от нее все это время, она ни за что не откажется от этого, но научиться жить с этим, примет. Война размышляет так, словно все эти нежные чувства, любовь, или как еще это называют люди, запретны, неправильны. По сути, так оно и было. И теперь она и вправду понимает, что запретный плод сладок.
Когда Габриэль выскальзывает из ее рук, она все еще чувствует тепло его тела на подушечках пальцев, на своей коже. Странное, приятное ощущение. Просто чувствовать его рядом, слышать биение его сердца и видеть его светлые глаза. Все существование Войны, что было до этого момента, словно сгорело, стало неважным и неправильным. Кажется, все это время она жила, не имея в руках чего-то до боли важного. Райдер садится на кровати и проводит ладонями по волосам, что густой волной спадают на плечи, оттеняя ее серовато-бледную кожу. Аромат кофе щекочет ноздри, заставляя девушку коротко улыбнуться. Она и вправду любила этот до ужаса горячий, но сладкий, словно сам грех, напиток, что оставлял горькое послевкусие на языке. Впервые в жизни она улавливает аромат целиком, а не чувствует каждую молекулу отдельно. Побочный эффект чувств? И в отличие от Габриэля, на которого Райдер так тепло смотрит, она не хочет думать о той бессмысленной войне, что терзает мир людей. Не хочет больше вспоминать о семейных ангельских распрях, о том, что где-то за гранью этого уютного уголка, созданного архангелом посреди Вселенной, есть умирающий в огне молодой мир, на защиту которого она почему-то должна вставать. Михаил. Люцифер. Люцифер. Михаил. Пропади они пропадом, глупые первые дети Создателя, что не могут решить, кого же Папочка любит больше. Почему Война должна в это влезать и растаскивать их по углам? Но, когда Габриэль вновь берет слово, признаваясь в своих действиях, не раздражение таится в глазах Райдера, а удивление. Пару мгновений она не понимает, о чем идет речь, пока в памяти не всплывает давний разговор о мирах и судьбах. Война хмурит тонкие брови, пытаясь обдумать, понять все до конца, но части головоломки хаотично разбросаны, и она не может собрать их воедино. Она – Всадник, она давно разучилась видеть разницу между мирами, отличать одну судьбу от другой, пытаться думать о том, что могло бы случиться, что случилось бы, ведь она всегда останется собой, останется вечным всадником на огненном коне. И именно поэтому сейчас ей сложно что-либо ответить Габриэлю, что с надеждой смотрит на нее. Райдер не осуждает его, хотя должна бы, он не имел права вмешиваться в подобный ход вещей, но она не может, да и не хочет сердиться на него.
-Как тебе вообще могла прийти в голову мысль разделить миры? – простое любопытство и ни капли осуждения в ее голосе. Габриэль и сам знает, что не должен был вмешиваться в дела своего Отца, и Война не собирается говорить о том, что уже сделано. – Получается, где-то в мире бродят копии других существ, что сделали свой выбор иначе. Решения влекут за собой последствия, но теперь последствия стерты, как и решения. – странно обсуждать подобное, будучи обнаженными, когда Райдер все еще чувствует вкус губ Габриэля на своих губах, но она продолжает говорить, и ее голос спокоен, тих и слегка хрипловат. – Что будет, если существа встретятся со своими отражениями? Это может вызвать настоящий коллапс, цепную реакцию, которую остановить будет сложно. Мир может устоять, а может рухнуть, разойдясь по швам. Но, возможно, именно ты дал людям преимущество. Это игра с чашами весов, только у нас на кону целый живой мир.
Райдер замолкает, поджимая губы. Вряд ли ее слова смогут вселить надежду в Габриэля, вряд ли она сможет найти ответы на его вопросы, но сейчас она почему-то остро хочет найти оправдание всем действиям архангела, сделать так, чтобы мир не рухнул по вине Габриэля, что задумал коснуться тонкой ткани мироздания.
-В одном мире Люцифера упрятали в клетку, в другом – нет. Те, кто играл главные роли, помнят ли о своих решениях? О череде событий, которая привела к тому или иному результату? – она задает вопросы и смотрит на него так внимательно, словно пытаясь узнать ответы еще до того, как слова слетят с его губ. Сейчас от того, что он скажет, будет зависеть многое, очень многое. И, возможно, самой Войне придется потом еще очень долго думать над решениями Габриэля, чтобы найти способы сохранить мир, вернуть утраченное равновесие. Слишком многое стоит на кону, а Война только сейчас решила, что все-таки вмешается в глупую битву между старшими братьями Габриэля.
-Ты спрашиваешь у меня мнения, совета, но вряд ли я смогу помочь тебе, направить. Я не тот всадник, что интересовался вопросами миров. – она опускает голову и прячет взгляд, словно извиняется перед ним, чувствует свою вину, за то, что не может ему дать того, чего ему хочется. – Я поддержу тебя и твои решения, но ответы придется искать нам самим. – Она не знает, что еще сказать, не знает, какие решения сейчас будут правильными, а какие могут привести мир к гибели. Хождение вслепую по минному полю, где каждый шаг может стать последним.

Он льнет к ней, словно кот, а она и рада принимать его раз за разом, касаться, проводить ладонями по его коже, пытаясь запечатлеть, выжечь в памяти каждый миллиметр его тела. Странная, неправильная Война, что поддается чувствам, что готова слепо следовать за архангелом, быть рядом с тем, по чьей вине мир может рухнуть в одночасье. Она слушает его внимательно, хотя и не хочет сейчас вести серьезных разговоров. Кусочки головоломки в сознании всадника дополняют друг друга, меняются, но Райдер все еще не может увидеть полную картину, лишь обрывки, какие-то эпизоды. Если каждый помнит о своих решениях, значит ли это, что те, кто из мира, где Люцифер заперт, знают наперед свои шаги и действия? Значит ли это, что многим людям, ангелам или демонам ведомо то, что будет? Нет, кажется, Война совсем запуталась, и она вновь хмурится, покачивая головой, словно пытаясь сбить неправильную цепочку мыслей. Райдер запускает длинные пальцы в мягкие волосы Габриэля, осторожно перебирая прядки; она отвлекается на совсем иные мысли, что жемчужной россыпью разбросаны по ее сознанию. Знают ли о слиянии миров ее собственные братья? Способны ли они еще различать тонкие, почти неосязаемые грани миров? Даже если и так, Война знает, что братьям все равно. Смерти безразлично, что станет с этим миром, пусть даже он и сгорит под лучами такого же умирающего солнца, Мору и Голоду тоже плевать, и только Война что-то пытается сделать, пытается остановить безумие, что густой пеленой стелется по миру. Почему? Ей ведь тоже могло бы быть безразлично, и она вряд ли бы вмешалась в то, что все зовут Концом Света. Райдер следует за Габриэлем, поддается его решениям и желанием, и если этот архангел хочет защитить мир, спасти людей и подарить им еще пару тысячелетий, она согласится с его решением, встанет рядом. Глупо, наверное.
Слова Габриэля нарушают ход ее мыслей, которые в то же мгновение разбиваются осколками тонкого стекла. Его голос – мягкий и тихий – он похож на мед, и Война готова тонуть в этих звуках, которые заполняют ее сознание, заменяют собой сумбурные мысли, что становятся похожи на перепуганных птиц.
-Либо примут, либо нет. В любом случае, их собственный выбор повлечет за собой определенные цепочки событий и решений, и вопрос уже не в том: «а примут ли?», но в том: «выдержит ли хрупкий мир?» - отвечая на его серьезные вопросы, Райдер продолжает перебирать пальцами волосы Габриэля, пока тот сам не прекращает ее действия. Она чувствует тепло его кожи, и это заставляет ее коротко улыбаться, приподнимая уголки алых губ. Девушка наклоняется, целуя Габриэля в висок, и ее губы едва касаются кожи архангела. Этого недостаточно, но вряд ли сейчас уместно что-то большее, пока они – обнаженные и почти признавшиеся друг другу во всем – обсуждают иные вопросы. Те, что даже важнее их самих. Впервые в жизни Война не хочет серьезных разговоров, не хочет обдумывать что-то и принимать решения, которые скажутся на судьбах многих. Она хочет просто наслаждаться ароматом кофе и теплом тела Габриэля, пусть это и неправильно. Райдер сама становится похожей на людей, податливой к человеческим слабостям, но сейчас она все равно отвечает на его вопросы, что-то говорит, впуская в тихую комнату свой голос.
-К братьям, что так дороги и Небесам и Аду. Винчестерам, вроде так. – она пожимает плечами, проводя подушечками пальцев по щеке мужчины. – Это оказалось правильным решением, хотя и далось мне с трудом. – признание Войны в собственной надменности и эгоизме. – Они знают о силе, знают о клетке и четырех ключах. Знают, что лучше не надевать кольца всадников, да и вообще я дала им все знания, которые могла. Им должно их хватить.
Всадник ясно помнит, как неприятно было видеть свое кольцо в чужих руках, и она не отрицает этого. Ее сила дорога ей, упускать ее не хотелось, но, когда ты существо, что старше самого солнца, привыкаешь к тому, что правильные решения могут быть трудными. Надень Райдер тогда кольцо, и она, возможно, навсегда обрекла себя на подчинение Люциферу. Чертовы древние заклятия. Нашли ли Винчестеры другие кольца? Война так часто задавалась этим вопросом, но всегда боялась услышать ответ, словно он мог перевернуть все ее существование. Вновь не те мысли одолевают всадника, она хмурится, пытаясь отогнать вопросы, поднимающиеся где-то на периферии сознания.
-Ты хочешь собрать все воедино, исправить? Ты решил выступить в войне, что развязали твои братья? – Райдер задает вопросы, хотя уже знает все ответы, но она просто хочет услышать его голос. Странное решение для Габриэля. Он всегда держался в стороне, и, возможно, был самым правым в ангельском племени, но сейчас он готов идти и против Люцифера, и против Михаила. Он готов навлечь на себя гнев Небес и Ада, и Война одобряет это. Она ничуть не сомневается в своем архангеле, понимает, что именно он может изменить все щелчком пальцев.
Она касается его тела, проводя ладонями по коже, словно пытаясь навсегда запомнить его. Райдер совсем не хочет думать о том, что, возможно, скоро им придется вернуться в суровую реальность, которая жесткой рукой расшвыряет их по миру, и Война будет куда-то бежать, куда-то торопиться. Нет, она хочет оттягивать этот момент как можно дольше, не думать, потому что здесь и сейчас она может сказать, что счастье не только в битве, и всадник готова раз за разом тонуть в объятиях мужчины, что стал для нее дорогим и любимым. Их связь неправильна, а, возможно, даже запретна, но какая, к черту, разница? Здесь она впервые за все время странного Апокалипсиса свободна и даже спокойна, а за гранью этого мира над Райдером вновь будут нависать тени и Небес, и Ада.
Девушка в очередной раз наклоняется к Габриэлю, чтобы снова коснуться его губами, и это разгоняет стаю ее кричащих мыслей.

И вновь это странное, до боли приятное чувство, что разливается по телу, загорается где-то внутри, словно в пламя плеснули масла, и мышцы под тонкой кожей напрягаются. Ей нравится это чувство, и она тонет в нем, когда вновь и вновь касается Габриэля, чувствует его под подушечками своих пальцев, растворяясь в этих чувствах без остатка. Она целует мужчину так крепко, словно не в силах отпустить его, но ее поцелуи всегда получается слегка грубоватыми. Когда ладони девушки скользят по его плечам и груди, слегка царапая кожу ноготками, ее алые губы, обжигая бесконечно горячим дыханием, вновь и вновь изучают его шею, оставляя едва заметные влажные полоски, а затем она вновь возвращается к его губам, целуя страстно, требовательно, и она прикусывает кожу его нижней губы. Девушка чувствует прикосновения Габриэля так остро и четко, как его руки скользят по груди, слегка оттягивая бесконечно чувствительный сосок, а затем ниже и ниже, туда, где так горячо и влажно, и девушка едва заметно вздрагивает от его прикосновений. Ее дыхание становится неожиданно тяжелым и прерывистым, и она стонет в поцелуй, чувствуя, как по позвоночнику бегут мурашки. Ее ногти оставляют алые полосы на мужских плечах и спине, а она не отрывается от его губ, целуя как можно дольше и чувственнее, и губы уже жжет от жара и наэлектризованности нервных окончаний, девушка прикусывает его кожу уже ощутимее, но не достаточно, чтобы сделать больно. Она извивается под его руками, и их тела соприкасаются, чувствуя возбуждение друг друга, чувствуя напряженные мышцы, что дрожат, и тихий, приглушенный голос девушки вновь и вновь разрывает тишину, когда она тихонько скулит, стонет в поцелуи. Она вдыхает так глубоко, что кожа на ребрах натягивается, и девушка, готовая забыться в подступающей волне оргазма, выгибается навстречу мужчине. Ее напряженные и бесконечно чувствительные соски слегка касаются его горячей кожи, и в тот же момент он входит в нее, и ее стон становится чуть громче. Она кусает свою нижнюю губу, чувствуя боль внизу живота, но ей на смену быстро приходит волна наслаждения, слепого желания, такого горячего, что воздух в комнате, кажется, накалился докрасна. Мужчина держит ее руки, заведенными назад, и она не может коснуться его, эта ограниченность возбуждает еще больше. С каждым толчком девушка сжимает кулаки все крепче, и ее длинные ногти впиваются в нежную кожу, оставляя красные следы-полумесяцы. Она то скользит влажными и обжигающе горячими губами по его коже, то крепко целует, выгибаясь до боли в спине и касаясь его тела своей кожей. И чем быстрее их темп, тем громче становятся ее стоны, горячее дыхание девушки обжигает шею и плечи мужчины, оседая каплями, а, когда мир взрывается яркими искрами, ее тело сводит судорога безумного наслаждения.
Она слышит его слова и тихо улыбается.
Ей нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы успокоить сердцебиение и сбитое прерывистое дыхание, чтобы убрать эту глупую, до ужаса довольную улыбку с лица, и пару минут девушка лежит без движения, и только вздымающаяся грудь отсчитывает успокаивающееся дыхание. Ее соски все еще крепки от возбуждения и призывно смотрят вверх. Ткань одеяла кажется бесконечно холодной, когда касается ее горячей кожи, и девушка слегка вздрагивает. Она переворачивается на живот, когда ложится рядом с ним, и кладет руку на его грудь. Райдер чувствует, как бьется его сердце, и это самое приятное в мире ощущение – чувствовать его. Она слушает Габриэля внимательно, легким поцелуем касаясь кожи на его груди. Странно продолжать этот разговор, что был прерван таким прекрасным актом любви, но девушка понимает, что тема этого разговора будет следовать за ними по пятам до тех пор, пока все не встанет на свои места.
-Все в руках Винчестеров. – коротко отвечает она, поднимая взгляд на своего мужчину. – У них шансов в этой битве намного больше, чем у тебя или у меня, это удивительно, как много могут сделать простые смертные. Но ввязываться в братскую вражду… Я не хочу, чтобы ты вступал на этот путь. Твои братья засранцы - все до единого, но они и так грызутся между собой, словно псы. Тебе не нужна эта вражда. – девушка едва заметно качает головой, прикрывая глаза. Нет, не страх за Габриэля говорит в ней, она верит в него, но искренне не желает, чтобы тот уподоблялся своим братьям. К черту эту вражду, Габриэль всегда был тем, кто избегал стычек с семьей, и именно это в нем самое ценное – он умеет вести борьбу, не поднимая меча.
-По приданию ведь и Михаил, и Люцифер должны сойтись в битве, верно? Что будет, если их обоих не станет? – почему-то именно этот вопрос остро возник в сознании Райдера, и та, открыв глаза, озвучила его Габриэлю. Так странно говорить об этом просто так, когда она лежит рядом и тихонько вдыхает его аромат.
Девушка вновь касается поцелуем его кожи.

Никогда ранее Война и подумать не могла о том, что позволит кому-то касаться себя, будет согласна кому-то принадлежать, но как же странно разворачиваются события. Какие же причуды может устраивать судьба даже таких древних существ, для которых миры уже давно стали статичными. И Войне нравится то, что происходит с ней. Ей нравится чувствовать прикосновения Габриэля, ощущать его рядом, и это нечто большее, чем просто физический процесс. Возможно, когда-нибудь даже всадник Апокалипсиса сможет понять людей и их вечную одержимость чувствами, которые способны сделать слабым даже Войну. Парадоксально, чувства заставляют быть сильным ради кого-то, но с тем же способны раскрыть слабые места, сделать уязвимы.
Ответственность. Странное слово, которое несет в себе, кажется, всю тяжесть мира, а, может, даже и больше. Ответственность за свои действия, слова, мысли… Немногие готовы нести ее, еще меньше добровольно вызываются взвалить эту тяжесть себе на плечи. Знает ли Война об ответственности? Нет. Она никогда не отвечала за свои поступки, за оборванные жизни и сожженные души. Она никогда не отвечала за Хаос, что сокрыт в ней, что дышит огнем и требует крови день ото дня лишь потому, что такова природа пламени. Голодного, дикого пламени. А вот Габриэль, что лежал рядом, готов отвечать за свои поступки, готов взваливать ответственность за целые миры на свои плечи, и, когда он говорит об этом, на мгновение внутри Войны возникает вопрос: «а понесет ли она когда-нибудь ответы за то, что совершала и еще совершит?» Если, как говорил Создатель, в конце долгой жизни каждого существа будет великий суд, где всему и вся воздастся, и никакое зло не сможет быть утаенным, то Войну, не раздумываясь, предадут пламени, из которого она когда-то была сотворена. Возможно, оно и правильно. Возможно, все, чего заслуживает Война, это пламя пожара, который однажды сожжет и ее душу. Странные мысли, пугающие, похожие на косые тени, что тянут руки из темных углов, тени, которое порождает умирающее солнце в конце каждого дня, но голос Габриэля развеивает силуэты и тьму, словно яркий луч звезды. Райдер вновь фокусирует внимание на словах архангела, и мысли ее в голове больше не пугают неизбежностью. Она слушает его просьбу и понимает, что он прав. Она понимает, что исполнит то, о чем ее просят. Она найдет, она будет гнать коня так быстро, как только позволит ей его стальное сердце, и Война с легкостью исполнит просьбу архангела. Пусть всадники не умеют чувствовать людей и прочих существ так же тонко, как на то способны ангелы, но зато Война чувствует свое кольцо. И, именно держась за эту нить, ее конь будет бежать и бежать вперед, колесить дороги и проезжать города, поднимая столпы пыли и песка, оставляя лишь черные полосы на разгоряченном асфальте. Странное рвение. Раньше Война никогда бы не сорвалась так с места по чьей-то просьбе, но почему-то Габриэлю она была готова помогать безропотно и слепо. Кажется, она еще более неправильный всадник, чем казалось ранее.
-Архангельская кровь все равно прольется. – она ведет плечом, понимая и принимая неизбежность худшего. – Михаил выступит против Люцифера не потому, что идеи младшего глупы и возмутительны по отношению к самому акту творения, а лишь потому, что должен. Михаил верит в судьбу, а судьба говорит, что он должен низвергнуть Люцифера. Братоубийство стало в почете у твоей семьи. – Война не хочет оскорбить Габриэля, она просто говорит то, что видит, с чем сталкивалась. И это совсем уже не те архангелы, что давали клятву защищать Рай и людей, не те, которых страшились и уважали. Наверное, в свое время Габриэль правильно сделал, что покинул свой дом. Может, именно поэтому он совсем не похож на своих братьев.
-Что будет, когда мои братья вступят в игру? Возможно, мне тоже нужно быть готовой к братской крови на руках. – эти слова бьют больнее меча, эти слова жалят странной обидой на то, что устроил Люцифер. И Война говорит это не Габриэлю, а, скорее, себе, понимая, что ее собственные братья вряд ли поддержат сестру в рвении вытащить этот умирающий мир из пропасти. Боже, как же ей хочется, чтобы ее страшные мысли остались навсегда лишь мыслями, Райдер не готова к подобному. Пусть ее семейные отношения и оставляют желать лучшего, но братья всегда останутся ей братьями, которых она любит просто потому, что так должно быть.
Война поднимает глаза на архангела, и взгляд ее, в котором плещется успокоившееся, покоренное пламя, серьезен, как и всегда. Она смотрит в теплые глаза Габриэля так, словно пытается навсегда запомнить их.
-Я найду Винчестеров. – Райдер отвечает коротко и как-то тихо, словно страшась повысить голос. Она замолкает на мгновение, понимая все свое нежелание задавать следующий вопрос, который уже вертится на языке и кричит сотнями голосов внутри ее сознания. – Ты хочешь, чтобы я ушла сейчас? – и голос девушки не дрожит, но этот вопрос отчего-то больно жалит ее холодом, словно змея. За это короткое время она успела привыкнуть к архангелу, успела привыкнуть к тому, что кто-то настолько близко к ней, что тела соприкасаются, пропитывая своим жаром воздух. Война не хочет уходить, но, если Габриэлю нужно, чтобы она ушла прямо сейчас, она повинуется, не сказав ни слова. Наверное, она должна что-то чувствовать в этот момент. Надежду? Или, может, нечто, что оставляет привкус пепла, но давать волю чувствам или погружаться в эмоции Война точно не собирается, она все еще считает это неправильным. К тому же ее вопрос – это просто вопрос без подлога и намеков, без двойного дна, которое так любят искать люди.

Он прижимает ее к себе так крепко, что прочные кости под кожей начинают невольно дрожать, и дышать становится невообразимо сложно. Этот жест собственника не находит отклика в Войне, которая уже планировала своими силами выбираться из слишком крепких объятий, но Габриэль сам выпустил ей, наконец давая возможность спокойно вздохнуть полной грудью. Его действия сказали девушке все намного раньше, чем слова слетели с губ архангела, и от осознания того, что Войне никуда не нужно уходить, становилось почему-то тепло и приятно внутри.  На мгновение такая реакция пугает саму девушку, и она отводит взгляд. Раньше ничто и никогда не могло заставить ее чувствовать что-то кроме ярости и гнева. Раньше ничто и никогда не могло приручить ее настолько, чтобы она не захотела уходить. Странные времена. Странные изменения, которые пугают Райдера своей неизвестностью, непредсказуемостью. Лишь действия Габриэля заставляют Войну в очередной раз отвлечься от своих мыслей, и вновь он касался ее ласково, словно боялся, что она исчезнет, рассыплется пеплом под его пальцами, если он будет слишком груб, и прикосновения вызвали невольную улыбку на алых, прикушенных губах девушки. Она в ответ проводила теплыми ладонями по его лицу и шее, и в жестах Райдера, словно в противовес всей ее сущности, скользила нежность, о которой она, возможно, и не знала до сего дня.
Но все меняется слишком быстро, когда Габриэль решает, что им пора покинуть ложе. Что он там ей обещал? Кофе и сладости? Что-то подсказывало Войне, что ни одна сладость мира не сможет сравниться с той, что они вкусили, когда разгоряченные и напряженные до предела тела переплетались и соприкасались на мягкости пастели. Но девушка не спорит, поднимаясь с кровати, да и что она может сказать против, когда лишь один щелчок пальцев мужчины возвращает им обоим одежду. Он называет ее «королевой», и Война вновь не может толком определить, как стоит реагировать на подобное. Ее называли по-всякому. Она была монстром, убийцей, кем угодно, на нее смотрели со страхом неизбежности, но никто до сего дня не относился к ней с тем добром, с той лаской, что сверкает в глазах Габриэля, когда он смотрит на нее. И Война понимает, что ее собственный взгляд теплеет при нем, и древнее голодное пламя пожарища, что живет в ней с начала времен, утихает, становясь не более чем теплым лучом свечи.
-Я понятия не имею, о чем ты говоришь, и как устроен этот мир. – Райдер пожимает плечами. Она, в самом деле, не знала ничего касательно мира людей, ведь в силу ее собственной специфичности бывала она среди людей нечасто, и заканчивалось это всегда кровью. Война вообще ничего не знала кроме полей сражений. Ну и цепей Люцифера, куда же теперь без этого грустного опыта. Но она совсем не против, когда Габриэль вновь притягивает ее ближе, и девушка льнет к мужчине, свыкаясь с мыслью полного отсутствия какой-либо дистанции между ними. Странно, должно быть, смотреть на них со стороны.
-Ты эксперт по людям и их обычаям. Сколько ты уже живешь среди них? Сотню лет? Больше? – она улыбается, когда смотрит на Габриэля, запуская длинные пальцы в его волосы, аккуратно перебирая мягкие прядки. – Только, пожалуйста, давай обойдемся на этот раз без шоколадных и кремовых сладостей, я не уверена, что мне нравится это.
У каждого свое ощущение мира. Каждый воспринимает его по-своему сквозь призму лишь собственного мировоззрения, и Войне в этом человеческом мире было неуютно. Он был ей чужд, он заставлял ее чувствовать, пробуждая в древнем всаднике то, что давно забыто и стерто. Этот мир заставляет ее ощущать необходимость в ком-то, в Габриэле, и Войне все больше нравятся эти новые ощущения. Вот только они пугают ее тем, что она не может ими управлять. Еще немного, и Война найдет у себя между ребер не только сердце, но и душу. Этот мир изменил ее больше, чем тысячелетия.
-Что тебя привлекает в людях? Почему именно они, когда в мироздании бесчисленное количество миров? – и снова в ней говорит любопытство. Ей хочется знать все аспекты, ей хочется понять Габриэля, уловить его мотивы, но она так толком и не знает зачем. – Потому что люди – дети Создателя, обладающие свободой воли? Только пользуются они этой свободой очень странно.
Война не жалует людей. Она вообще мало кого жалует, и архангел наверняка понимает это. Просто такова ее натура, и ее собственные пороки застилают ей глаза, не давая увидеть то, что видят ангелы, когда с придыханием смотрят на людей. Люди молоды, люди малодушны, люди подвержены порокам, и их выбор часто сомнительный, Война не видела, не сумела увидеть в людях хоть что-то хорошее. Смотрела ли она вообще? Возможно, если Габриэль ответит на ее вопросы, покажет ей, это что-то изменит в ней.