Сколько времени прошло с тех самых пор, когда он в последний раз был тут? Время… Оно похоже на густые чернила для того, кто давным-давно разучился следить за ним. Минуты, часы, года, столетия. Все это эфемерно, зыбко, неважно для того, кто способен жить вечность. В очередной раз Михаил оглянулся, осматривая высокие здания, что окружали его. Эти здания стремились вверх, к небу, в очередной раз демонстрируя странное людское желания коснуться того, что им недосягаемо. Они строили вавилонскую башню, желая добраться до Бога и ангелов, они строят небоскребы, чтобы, стоя на крыше, коснуться облаков, ощутить их влажную прохладу. Глупые-глупые люди. У них никогда не получится дотянуться до неба, стать подобным тем, кому от рождения даны крылья. Все эти жалкие потуги смертных сравняться с ангелами вызывали усмешку на губах Михаила. Он стоял посреди огромного города, наблюдая за людьми. Так все-таки, сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз был среди бескрылых детей Создателя? Слишком много, чтобы Михаил помнил это. Слишком много, чтобы сам мир помнил это. Люди изменились. Их города преобразились, стали ярче, больше, но изменились ли сами люди?
«Нет, люди остались прежними. Те же странные наивные создания, погрязшие в собственном невежестве. Они утопают в пороке день за днем, стремясь утопить саму душу, а затем просят прощения и верят, что заслуживают его. И почему только Отец предпочел их нам?»
Странные мысли пробрались в голове архангела подобно змеям, эти мысли шипели и вились, но Михаил быстро отбросил их прочь. Этот город грехов и эти люди – не его забота. Пусть они варятся в собственных грехах, подобно лягушкам в кипятке, а он – Михаил – тут лишь для того, чтобы начать свой путь по цепочке кровавого следа, оставляемого Люцифером. Люцифер. От воспоминаний о брате почему-то стало горько где-то внутри. Глупый маленький Люцифер. Михаил помнил, как вырастил своего брата, как заботился о нем больше, чем о ком-либо, и архангел помнил, как сам поднял меч на младшего брата, исполняя волю Отца. Сейчас все повторялось вновь, но и было иначе одновременно. Михаилу вновь суждено выступить против брата, а Люциферу суждено в очередной раз пасть, и отчего-то Михаил надеялся, быть может, Отец вернется, если он – примерный сын его – все сделает верно.
Мысли. Глупые, сколькие мысли. Михаилу следует сосредоточиться на деле, а не поддаваться странным размышлениям о том, что могло бы быть. Архангел явился сюда не просто так, он знает, где был его брат. Он знает, с кем был его брат, и Михаил начнет путь к своей судьбе отсюда.
Когда архангел взмахивает крыльями, над Нью-Йорком тяжелым набатом звучит раскат грома.
Странно. Зачем Люциферу связываться с горгоной – существом из чистилища? Этот вопросом остро стоял в сознании Михаила, и тот хотел выяснить, получить все ответы, а потому узнать, где скрывается эта самая горгона, не составило труда. Странно было находиться в ее доме. Чувствовать ее древнюю, проклятую силу. С кем еще свяжется Люцифер? С вурдалаками?
«Ты пал не только с небес, Люцифер»
Когда архангел оказывается в квартире Ангвис, окна в ее доме начинают трещать от силы старшего архангела, грозя рассыпаться, но Михаил быстро берет свою святую мощь под контроль. В конце концов, нужно тоже иногда проявлять вежливость. Пускай и к существу, место которому только в чистилище.
-Горгона! – контролировать силу, находясь в новом теле, получается не сразу, а потому от архангельского голоса взрываются лампы, а окна начинают трескаться, но самого Михаила это, кажется, мало волнует. Его вообще не волнует судьба города и этих людей, он способен убить здесь всех неаккуратным жестом, громким голосом, светом, заключенным внутри него. Михаила интересует только Ангвис. Осматриваясь в темной комнате, он ждет ответа, ждет ту, кто имела сомнительное счастье вести диалог с Люцифером, а теперь будет вынуждена говорить и с Михаилом. И что будет делать сама Ангвис, понимая неизбежность говорить с гордым старшим архангелом, который способен сжечь ее кости и даже пепел ее костей быстрее, чем она успеет сделать хотя бы вдох?
Михаила пробирает нетерпение, но он спокоен, невозмутим. Он ждет, стоя спиной к потрескавшимся окнам ее квартиры. И с каких пор монстры живут в квартирах?

Михаил видит Ангвис, чувствует ее. Чувствует ли она его силу, которая давит на плечи обжигающим светом? Архангел осматривает горгону внимательно, изучая каждый сантиметр ее тела, цепляясь пронзительным, словно клинок, взглядом за ее фигуру. Внутри него никаких чувств, лишь интерес, любопытство, схожее с детским. Он чует ее гнев и слышит странное пожелание, которое заставляет архангела лишь нахмуриться. Почти все ангелы не понимают юмора, а потому Михаил решил просто пропустить странное замечание мимо себя, хотя отреагировать, возможно, стоило. Он видит в ее руках ангельский клинок. Откуда в руках горгоны небесная сталь? Скольких она убила этим клинком? Кто умер, чтобы дать ей его? Непонятное чувство, схожее со злостью, накатило на архангела, но он остается спокойным. Михаил видит, как Ангвис зажигает свечи, как маленькие робкие огоньки разрывают темноту квартиры. Теплый огонь. Он бросает косые тени на стены, делая предметы вокруг необычайно жуткими и большими. Огонь проливает свой свет на тело горгоны, и тени причудливо начинают плясать на ее коже. Рожденная самой прекрасной, она была проклята богами из зависти. Огонь освещает лицо Михаила, и в дрожащем свете свечей его черты заостряются.
-Ты знаешь, кто я? – он подходит к ней ближе, но лишь на пару шагов, наблюдая, как Ангвис закуривает сигарету. Дым, сворачиваясь причудливыми кольцами, плотной дымкой поднимался вверх к потолку, пытаясь вырваться наружу, но все было тщетно. А Михаил не отрывал глаз от горгоны. Он видел ее настоящую, ее истинное изувеченное проклятием лицо. Видит ли она его свет так же ясно, как он видит ее тьму? Тьму, похожую на шторм, на разгневанные тучи, которые черным свинцом нависают над землей, грозя обрушить гнев небес. Способен ли святой свет разорвать эту тьму?
-Я Михаил. Старший из небесного воинства, старший из архангелов. Я первенец своего Отца. – его голос не громок и не тих, но полон гордости и самолюбия. Михаил не просто горд тем, кто он есть, но он поднимает себя выше братьев, выше прочих существ, как это часто бывает с первенцами. Михаил приподнимает голову, и в тот же момент по стенам начинает ползти тень от его крыльев. Похожие на орлиные, они растут, огибая углы и предметы. Эти крылья способны обнять всю ее квартиру, способны накрыть ее с головой и лишить спасительного света свечей.  – Я пришел не убивать тебя, но и не устраивать светские рауты. Я здесь, потому что ты говорила с моим братом, Ангвис. – Он называет ее по имени, и тень крыльев растворяется так же скоро, как выросла. – Я знаю, что Люцифер был у тебя. Мой брат не должен был выбираться из клетки, и то, что случилось, лишь в очередной раз докажет, что мой брат всегда будет низвергнут моей рукой. Расскажи мне, Ангвис, что натворил Люцифер? Чего он хотел, приходя к тебе?
Михаил спокоен и холоден, словно все, что происходило вокруг, не касалось его. Словно этот самый Апокалипсис не касался его. Архангел лишь подошел еще ближе к горгоне, останавливаясь в нескольких шагах от нее. Он смотрел на нее, изучая взглядом человеческий облик Ангвис. Михаил видел, как тонкие пальцы сжимают сигареты, как растрепанные волосы обрамляют худое лицо. Михаил чувствует зверя, что внутри нее, слышит, как тот недовольно ворчит, смотря на архангела из-под ребер горгоны, а тот в свою очередь подавлял зверя своей мощью.
И, все же, что могло потребоваться Люциферу от существа столь древнего, но относительно архангела беспомощного? Зачем искать встречи с той, чье место в чистилище? Михаил все еще не понимал, но жаждал обладать этим знанием, жаждал понять цели своего брата, чтобы обернуть все против него самого. В очередной раз он победит Люцифера, заперев брата в клетку на тысячи лет. И очередной раз от осознания этого как-то горько и щемит внутри. Что происходит внутри Михаила? Что он чувствует? Лишь любовь к младшему брату и давление долга на плечи. Михаил слишком за много отвечает, и Люцифер виновен в этом. Виновен в уходе Отца! А потому должен заплатить за свои глупые, детские и самовлюбленные проступки! Быть может, эта горгона, на судьбу которой выпала череда странных событий, поможет Михаилу, а в замен он закроет глаза на то, что существо столь древнее и темное находится на земле.
«Мой брат верит в свою победу. Верит по-детски, потому что он слишком юн, слишком наивен и недальновиден. Он знает, что был однажды низвергнут, но теперь вновь хочет подняться против меня»
-Ангвис, расскажи мне, какой мой брат после того времени, что он провел в темнице? – он вновь смотрит на нее внимательно, не теряя ее взгляда. – Он обрел свой истинный сосуд?
«Осталась ли в нем еще хоть капля ангельской благодати, или тьма пустила в нем корни и навсегда завладела им?»
Но этот вопрос он так и не решается задать. Почему? Потому что боится услышать ответ. Михаил, который страшится чего-то. Как же сильно в нем чувство братской любви к Люциферу, к своему младшему брату, но он никогда не покажет их, потому что должен быть выше этого. Потому что он старший брат.

Михаил отходит от Ангвис, понимая, что его собственный свет давит на нее с необузданной силой, и зверь горгоны только еще сильнее начинает ворчать. Архангел делает несколько шагов назад, возвращаясь к окну, по поверхности которого ползла толстая змея-трещина. Михаил стоял спиной к Ангвис, слегка склонив голову к плечу, и смотрел на город сквозь прозрачную гладь стекла. Этот город не спал, не смотря на глубокую ночь, он кричал о себе, о своей жизни и своем сумасшествии прямо в лицо гневающимся небесам. А над городом собирались тучи. Они укрывали город плотной пеленой, словно стараясь защитить беззащитные звезды и луну от людского порока. Небо гневалось вместе с Ангвис, оно ворчало неземным басом и разрывалось вспышками молний, а Михаил смотрел на это с ледяным спокойствием. Он мог развести тучи рукой, а мог взмахом крыльев нагнать на город волну ветра, что снесла бы здания и машины, унося жизни. Мог бы, но не стал. Он не будет вмешивать, но не перестанет наблюдать.
Михаил слышит ее голос, ее иронию, которая врезается в его разум, нарушая ледяное молчание. Ирония. Он понимает ее, но не оценивает, не видит смысла реагировать на простые слова. С какой целью произносит их сама Ангвис? Он чувствует, как ей неловко рядом с ним, но не может понять причины. Боится ли горгона его? Ее страх, если он и есть, то вполне оправдан, но Михаил дал ей понять, что ему не зачем убивать ее. Жизнь Ангвис – не его забота.
-В какие планы ты вмешалась? Зачем? – он задает вопросы холодно, беспристрастно, словно допрашивает бедную горгону, даже не смотря в ее сторону. – Разве не разумнее для тебя держаться подальше от архангелов?
Он все еще пытается понять, собрать простой паззл, который лежит перед ним, но среди всех кусочков все еще не хватает частей. Он должен узнать, понять, смириться. Михаил поворачивается вновь лицом к Ангвис, больше не желая смотреть на шумящий под его ногами город. Его раздражает этот шум суетящихся внизу машин, раздражает искусственный неоновый свет, который яркой палитрой разрывает естественную тьму ночи. Жизнь современного города врезается в холодное сознание архангела, раздражая и не давая сосредоточиться. Когда Михаил чувствует злость, сами небеса подчиняются его желанию. В то же мгновение ударила яркая молния, которая разорвала небо белой вспышкой, заставляя город замолчать, а неон погаснуть. Когда ночная тьма укрепила свои права в городе, расползаясь по улицам и дворам, Михаил поднял глаза на Ангвис. Дрожащий свет свечей создавал глупую иллюзию чего-то сверхъестественного, чувственного.
-Спор с Люцифером? Ты и вправду думала, что это хорошо закончится? – дрожащие тени создают иллюзию улыбки на его губах. Михаил говорит спокойно, словно ничего не произошло за окнами квартиры, и он не обрек людей, оставляя тех беззащитными перед ночной тьмой. – Да, мой брат призвал в мир Всадников. Ангелы говорили об огненном коне. Так значит, Люцифер отдал тебе кольцо одного из Всадников? Кого? У Люцифера всегда мог выигрывать только я, потому что я знаю все его трюки, знаю все, что он может сказать. – Губы архангела отразили короткую улыбку, а, может, во всем виноваты косые тени. – Что значит первый раунд? Ваш спор еще в силе?
Михаил пытается в очередной раз собрать все воедино. Брат призвал в мир Всадников, подчинил их своей воле, а потом заключает пари с Ангвис, и та проигрывает. Кажется, Люцифер и вправду готов на все ради своей победы, но сможет ли он выстоять против старшего брата? Даже его брат должен понимать, что никакие существа не спасут его от падения в клетку.
Архангел видит в руках горгоны бутылку, и то ли нарочно, то ли шутки ради взрывает ее. Стекло легко поддается влиянию Михаила, разлетаясь десятками мелких осколков, которые разлетаются по полу вокруг босых ног Ангвис. Почему-то это забавляет его. Он чувствует контроль над хрупкой жизнью древнего существа, власть над нею, и это от чего-то веселит больше, чем безоговорочная власть над братьями и небесным воинством. Да, Михаил и вправду улыбается, но в дрожащем желтом свете это почти не видно. Заметила ли сама Ангвис? Есть ли вообще хоть что-то, что способно ускользнуть от змеиных глаз?
-Я уже говорил тебе, я пришел не убивать тебя. Если бы мне нужно было вернуть тебя в Чистилище, ты думаешь, я пришел бы сам ради тебя? -  надменность. Проклятая архангельская надменность, но Михаилу она простительна, потому что кто посмеет выступить против? – Я пришел лишь поговорить с тобой, Ангвис. Ответь на мои вопросы, и я обещаю тебе, что ты меня больше никогда не увидишь.
Михаил вновь делает пару шагов к ней, и в то же мгновение на столе возле свечей оказывается вновь целая бутылка.

Он слушает ее молча, не отводя холодных глаз. Он такой, каким был всегда, холодный, молчаливый, на его лице ни капли эмоций. Когда громкие слова Ангвис, сорвавшиеся с ее губ, долетают до сознания архангела, он не злится, не гневается, даже не опускает голову. Эти слова не трогают его, не волнуют, он остается холодным, хотя короткая тень улыбки скользит по его тонким губам. В нем столько гордости, а в ней столько негодования, но ее слова рассыпаются осколками льда под его ногами. Он слышит, как Ангвис вздыхает, он слышит, как кричат в ее голове мысли. Но она знает, что какими громкими ее слова не были, он все равно не отреагирует на них. Что такое чувства? Михаил может их ощутить, может их попробовать, разобрать, но он не в состоянии понять их смысл. Чувства делают тебя слабым, чувства всегда мешают твоему долгу. Он любил Люцифера, когда поднял меч на него. Он любил его, когда запечатывал его клетку. Эта братская любовь слишком дорого стоит и делает уязвимым Михаила. Он привык всегда делать лишь то, что должно.
Когда Михаил расправляет крылья, слышит ли Ангвис тихий шелест его перьев? В одно мгновение он оказывается к ней так близко, как только это возможно сделать в просторной комнате. Архангел может различить каждую черту ее лица, каждый миллиметр ее нежной кожи, под которой скрывается змеиная чешуя. Он чувствует ее слегка сбитое дыхание на себе, но это не вызывает внутри него никаких эмоций. Михаил заглядывает в глаза Ангвис. Змеиные, зоркие, с вытянутым зрачком. В странных человеческих стихах обычно писали, что в таких глазах возможно утонуть, увидеть всю палитру жизни, но Михаил видел лишь глаза существа, проклятого когда-то и научившегося жить с этим проклятьем. Он не касается ее, только смотрит, а его крылья уже готовы к новому прыжку в пространстве этой комнаты, однако архангел медлит.
-Сколько в тебе эмоций. Глупых, слепых эмоций и чувств. Ты способна ощутить дуновение ветра, тепло солнца и соленые брызги моря. Ты готова умереть за тех, кто дорог тебе, ты готова перевернуть мир, чтобы добиться своего. Скажи, к чему привели тебя твои чувства? Хотела ли ты всего этого? – голос Михаила похож на черный бархат – тихий, глубокий, способный проникнуть в душу и обогнуть все темные углы тонкой материи.
Архангел не дожидается ответа, делая несколько шагов назад. Но он все еще достаточно близко, чтобы ощутить на своих плечах странное раздражение Ангвис. На что она злится? Он не отвечает на ее вопрос не потому, что не знает ответа, но потому что не видит смысла. Михаил не в силах увидеть параллель между Ангвис и странным человеком из людских историй, но он слушает ее так внимательно, как только сам способен на это.
-Надев кольцо, ты рисковала обрушить на себя еще и гнев всадника. Каково это – оказаться между молотом и наковальней, между Люцифером и Войной? – он стоит спокойно, и все вокруг Михаила, кажется, замирает, не смея даже дышать, но не горгона. Ангвис что-то делает, пьет, жестикулирует, курит, выпуская аккуратные мутные колечки дыма в воздух, болтает ногами. Она словно старается заставить мир вращаться быстрее назло Михаилу. Кажется, он понимает, что раздражает горгону, а именно он сам, но уходить архангел пока не намерен.
-Ты никогда не сможешь выиграть у брата. Это путь в один конец, потому что Люцифер всегда устроит все так, чтобы победителем вышел лишь он. – и пусть Михаил говорит холодно, но он предостерегает горгону, хочет защитить это странное существо от нападок младшего брата. Архангел знает, что Люцифер завладеет Ангвис, завладеет ее силой или убьет, если та начнет сопротивляться.
Когда горгона подходит к нему, он вновь может ощутить на себе ее внимательный взгляд. От нее пахнет морем и ветром. Когда Михаил смотрит на Ангвис сверху вниз, то слегка наклоняет голову в бок. Чего она хочет от него?
-Что ты попросила у Люцифера? – горгона делает шаг назад, и Михаил берет ее за локоть. Он чувствует под своей ладонью ее кожу – теплую, мягкую, похожую на змеиную чешую, но прикосновение самого архангела больше напоминает прикосновение холодных облаков. Михаил смотрит на нее, следит за ее движением, за тем, что творится в ее голове. Он чувствует ее тепло, которое перетекает в его вены, но он не убирает руку, продолжая держать Ангвис за локоть. Ему нравится ощущение ее кожи. – Что тебе желанно, Ангвис? Ради чего ты вступила в спор с Люцифером?
Его голос начинает звучать мягче, он больше не похож на холодную вьюгу, которая пробирается под кожу, начиная грызть беззащитные кости, но Михаил не забывается. Он легко выпускает локоть горгоны из своих пальцев, однако тепло ее кожи все еще остается на его ладонях.

Михаил пропускал прикосновение через себя, словно призма, пропускающая солнечные лучи. Он чувствовал тепло Ангвис, чувствовал, как его дыхание оседает на ее коже, но это был всего лишь жест. Физика, не больше. Люди возводили прикосновения в ранг какого-то искусства, глупого и порочного, когда же сами ангелы обычно сторонились подобных действий. И даже сейчас жест Ангвис не находил внутри архангела отклик. У него внутри не разливалось тепло, его сердце не пропускало ударов. Или как еще описывают это люди? Михаил был холоден. Возможно, даже слишком холоден и молчалив для архангела. Он давно перестал быть братом, теперь он был руководителем. Политика. Кто бы мог подумать, но даже в ангельском государстве своя политика. Однако, когда Ангвис говорит о боли, и архангел кожей чувствует ее горечь, что-то внутри него все-таки напрягается, словно струны. Ангвис неправа, Михаил многое знает о боли. Он сам изгнал любимого брата, сам заточил того в клетку, сам породил в сердце Люцифера обиду на все небесное воинство, на Отца и на Михаила, но архангел делал лишь то, что от него требовал долг. Быть первенцем Господа не так уж просто. Отец всегда был жестоким, ставил долг превыше всего, и Михаил должен был стать отражением своего Родителя. Ему не дозволялось что-то делать иначе, он должен был следовать долгу, он должен был стать во главе всех ангелов, их лидером. И Михаил оправдывал ожидания Отца. Или на это он надеялся, однако даже эта надежда и слепая вера далась ему ценой слишком большой боли.
Михаил едва заметно опускает глаза, отстраняясь от Ангвис. Он сам предал ожидания брата. Он сам избрал свой путь. Но сумел бы он так же гордо и отважно разделять проклятье брата, как на то была согласна Ангвис? Нет. Михаил был примерным сыном своего Отца. Эта роль досталась ему с рождения, эту роль он выбрал себе сам, и как сильна не была бы его любовь к Люциферу или другим своим братьям, Михаил знает, что долг превыше всего.
Горгоне архангел так и не отвечает, просто следит за ее движением, за переплетениями слов, слетающих с ее губ. Ангвис нарезает круги вокруг архангела, и на мгновение он чувствует себя дичью в поле зрения голодного хищника. Зверь внутри горгоны был хищником. Он рычал ей в уши, скреб когтями, когда хотел вырваться. Рожденный свободным, сейчас он томился в цепях, привыкая к ним все больше, и Михаил чувствовал этого зверя, ощущал его раздражение от присутствия архангела. Сколько еще продлится их диалог? Сколько еще Михаил будет задавать вопросов, а Ангвис будет отвечать, нарезая круги вокруг ангела? Нужны ли вообще Михаилу эти ответы и вопросы? Но архангел не хотел уходить, ему нравилась эта странная беседа, от которой он начал получать удовольствие.
А Ангвис тем временем все говорила и говорила, пытаясь объяснить ангелу всю иронию ее положения, сравнивая это с человеческой притчей. Михаил, неспособный понимать такие тонкие обороты, не уловил забавной ироничной сути, а потому промолчал, как обычно это делал. Он чувствовал спиной горгону, но обернуться к ней не решался. Михаил стоял неподвижно, все еще обдумывая все, что уже успела сказать ей недовольная Ангвис. Возможно, ее действия намного мудрее, чем он может себе представить. Возможно, старая притча, которую ему не дано понять, обладает большим смыслом, чем он привык считать. Все относительно. И все постоянно.
Когда девушка говорит о слабостях, Михаил улыбается. Он подавливает короткий смешок, опуская голову, словно пряча улыбку. Сколько гордости в ее словах! Отказ Ангвис даже не злит архангела, он улыбается, разворачиваясь к ней. Слабости. Михаил забыл о них, но вот горгона помнила.
-Это просто любопытство, Ангвис. Не стоит всегда и во всем искать подвох. – его голос мягкий, теплый. Его голос разливается по комнате теплым молоком. Архангел смотрит на горгону, даже не скрывая улыбки на тонких губах.
Но теперь Ангвис начинает задавать вопросы, и Михаил едва заметно вздыхает. Он все еще улыбается, но лишь губами, глаза архангела холодны, непроницаемы. Горгона заставляет вспоминать то, что совсем не хочется. Кажется, у них это взаимно.
Она спрашивает, чего он хочет, а он даже не знает, что отвечать. Гордый воин небес поник, затих, становясь настоящей ледяной скульптурой, к которой нельзя прикоснуться. Михаил понимает, что должен отвечать, но что все-таки он чувствует? Что таится между ребер старшего сына Небес? Увы, кажется, даже он сам не в силах ответить.
-Я люблю свою семью, я люблю своих братьев. – он произносить слова уверенно, но отвечает скорее себе, чем Ангвис. – И я люблю Люцифера, я сам его вырастил. Но, когда придет час, я вновь подниму свой меч против брата, потому что так велит мне мой долг. Я стою во главе Небесного Воинства, Ангвис. На моих плечах забота обо всех ангелах от самых старших до самых младших, в моих руках их судьбы. У меня нет права на чувства. – Михаил говорит медленно, но слова не растягивает. Он говорит уверенно, словно пытаясь заразить этой уверенностью и себя и даже горгону, которая все еще смотрит на него своими змеиными глазами.
Однако, когда в комнате нависает тишина, архангел чувствует себя почему-то неловко.

Отредактировано Michael (2015-02-27 19:48:39)

Неожиданно Михаил чувствует себя слабым. Уязвимым. Уязвленным. Архангел отстраняется от горгоны, и это движение получается каким-то неестественно-резким. Он злится, и эта злость накатывает волнами, словно бескрайнее кипящее море. Злость ползет по его спине, и на этот раз Михаил не скрывает ее, но демонстрирует, словно в очередной раз показывая свою силу. Теперь его злость скребет когтями окна Ангвис, и стекло трещит, дрожит, рискуя не выдержать. Архангельский гнев собирается у босых ног горгоны адскими гончими, которые рычат и воют на нее, но Михаил быстро подчиняет свои эмоции. Ему нужно было лишь продемонстрировать свою силу, чтобы доказать скорее себе, чем Ангвис, что он не уязвим перед когтями горгоны.
-Не следует путать долг и бремя. – когда Михаил говорит, то стены здания начинают вибрировать. Этот голос такой холодный, что способен пробрать до самых костей и заморозить саму душу. А, может, и вправду в квартире Ангвис стало невыносимо холодно?
Он смотрит ей в спину, и она наверняка чувствует этот пронизывающий взгляд, словно Михаил желает увидеть ее суть, вытащить древнюю душу из крепости ребер и рассматривать под микроскопом, пока не найдет то, что так упорно ищет. Архангел хмурится, а с тем хмурится и небо за окнами. Михаил ловит себя на мысли, что вновь хочет оставить этот шумный и провонявший выхлопными газами город без света и надежды, но не воплощает желание в жизнь. Ангел отступает, решив, что сосуществование бок о бок этих людей с горгоной уже достойное наказание.
Наказание за что?
-Я – сын Отца своего, и я буду делать то, что должно. Тысячи лет назад Отец запретил Люциферу возвращаться в Небесное царство, приговорив того к вечности в заключение холодных стен темницы. Пусть Отца нет, но я должен нести его волю. Это то, ради чего я был создан. – снова в его голосе звучит надменность, которая режет уши и раздражает до мозга костей. – У каждого из нас своя судьба, Ангвис, и мы не в силах противиться ей. Мы не сможем переломить свою судьбу.
Михаил замолкает так, словно отступающий назад зверь, что прячет клыки и недовольно ворчит. Архангел холоден. Он такой, каким должен быть. Каким сделало его время. Возможно, сейчас самое время уйти, оставив Ангвис наедине с собой, наедине с горечью воспоминаний и тьмой ночи. С немым осознанием того, кем она является. Михаил получил то, что хотел, и не получил ничего одновременно. Жизнь парадоксальна.
Но, когда он почти расправил крылья, чтобы в мгновение ока исчезнуть из просторного логова горгоны, та заговорила. Она задавала вопрос, что был прост и сложен. Она задавала его тихо, смотря на город, который вновь начинал шуметь внизу, и Михаил решил ответить. Был ли это жест вежливости или компания Ангвис и вправду интересовала его?
-Слишком давно, чтобы само время хранило память об этом. – отвечает он так же просто и сложно одновременно. Один взмах сильных крыльев переносит его совсем за спину к Ангвис, и Михаил стоит в каких-то миллиметрах от ее полуобнаженных плеч. Его дыхание – ровное и холодное – вновь оседает морозом на плечах девушки. Этот мороз принес с собой запах меда, а кожа горгоны хранила в себе ароматы моря и соленого ветра. Даже этот порочный город был не в силах изменить ее, подчинить.
-Я знаю, ты скажешь мне о завете Отца беречь людей, - Михаил берет слово и говорит на этот раз спокойно, - но сейчас, когда на одной чаше весов стоит этот мир, созданный Отцом, а на другой – мои братья, ты понимаешь, какой выбор я сделаю. – он смотрит куда-то за стекло, обращая свой взгляд на улицы шумящего города, и в глазах Михаила отражается лишь слабая тень презрения. Он не видит смысла защищать тех, кто так порочен и недолговечен. Защита людей стоит слишком большой ангельской крови.
-Не тебе меня осуждать, Ангвис. – вновь его холодный взгляд изучает кожу на ее шее. – Помнишь, я спрашивал тебя о том, что желанно тебе? Я знаю, чего ты хочешь, Ангвис. Я знаю о твоей сестре, которая томится в чистилище. Так далеко-далеко от тебя в таком безнадежном месте, созданным, чтобы навечно запирать подобных тебе. – ни капли оскорбления в его голосе, простая констатация, холодная констатация. – Даже не имея надежды, ты борешься, веришь. Даже перед лицом гибели, ты не оставишь сестру, и ты действительно готова на все, чтобы спасти и защитить то, что дорого тебе. Того, кого ты любишь. Я люблю Люцифера, но сотни жизней моих братьев не стоят одной жизни падшего. Ты понимаешь меня. Обязана понимать. – Михаил, закончивший свою тихую и в то же время громкую речь, что пробиралась под змеиную чешую Ангвис, отошел от девушки, вставая рядом. Он поднял глаза к небу, что было свинцового цвета. Одного крохотного желания хватило, чтобы сами небеса подчинились архангелу, и тучи послушно рассеялись в считанные минуты, обнажая ночное небо цвета синего бархата, усеянное сотнями сверкающих звезд. Таких далеких, но таких прекрасных. Луна беспрепятственно проливала свой свет на город, но люди внизу не обращали внимания, потому что ночные улицы были и так залиты искусственным неоновым светом. Глупые суетливые люди.

Когда Михаил видит усмешку на лице Ангвис, то невольно поджимает губы. Он лишний раз дал горгоне почувствовать свою силу и его слабость. Нужно ли это было делать? Но Ангвис знает, что Михаил ей не соперник, однако все равно архангел осторожничает с ней, словно с диким зверем. Он цепляется взглядом за ее фигуру, следит за ее жестами, когда Ангвис касается стекла. Михаил видит, что таится под тонкой человеческой кожей. На что способна горгона в гневе? Какое безумие охватывает ее? Способна ли она уничтожить целый город, который шумит под ее ногами прямо сейчас? Странное любопытство. Опасное любопытство, но Михаил ничего не может с собой поделать. Его привлекает сила, что заключена в этих тонких пальцах. Мощь, что таится в черном сердце змеи. Тонкие нотки восхищения звучат в его голове, когда он думает об этом гордом и могучем звере с лицом прекрасной девушки.
-Не стоит соучаствовать тому, чего тебе не понять. – и все же говорит он с ней холодно, и резкость пробегает в его голосе, что становится вновь похожим на февральскую вьюгу, пробирающую до самых костей. Они ходят по краю. По очень тонкому краю, и сорваться вниз так просто, а внизу пропасти выставлены кровавые колья, что встретят упавшего болью и страданием. Их диалог, их отношения – хождение по лезвию ножа, какой-то безумный танец, где каждый хочет быть ведущим. Что будет, если один из них сорвется вниз? Мир может утонуть в крови, если Михаил сделает неверный шаг или неверных жест, а потому архангел осторожен. Разговор с Ангвис – разговор с Хаосом.
И, тем не менее, он не уходит. Он стоит здесь посреди ее квартиры, в которой царит лишь полумрак, и в дрожащем свете свечей он – старший архангел – цепляется взглядом за фигуру Ангвис, не желая уходить. Ему нравится то, что происходит сейчас между ними. Это заставляет его испытывать нечто новое, нечто незнакомое, что-то похожее на безумие. Уже десятки раз он мог убить ее. Сотни возможностей уйти, но он остается, тянет время, желая как можно дольше испытывать это странное чувство. Этот странный безумный танец двух древних и могущественных существ на костях мира. Под их ногами шумит целый город, и все эти люди даже представить себе не могут, что творится здесь, под вязким ночным небом.
-Обыграть судьбу? Даже таким, как ты, Ангвис, не дано переломить ее или обыграть. – Михаил высказывает свое мнение так, словно это единая истина, что распространяется на все миры и всех существ. Он верит в это и хочет, чтобы другие тоже верили. Как просто было, если б все вокруг верили в одно и то же! – Но вы можете судьбу погнуть. – архангел улыбается, когда вновь смотрит на Ангвис. Почему они все еще не поубивали друг друга? Но, нет, ни стоят здесь, смотрят сквозь треснутое стекло на мир, и разговаривают. Просто беседуют, однако каждый из них понимает, что эта беседа может закончиться чем-то страшным.
Михаил слышит ее просьбу, и ее слова вызывают внутри него какой-то черный шторм. Он сомневается. Он не готов бросить все и броситься за Ангвис, как она не манила бы его своей мощью. Архангел замолкает, что-то начиная обдумывать. Имеет ли он право вот так отправляться туда, куда желает затащить его горгона, сейчас, когда мир горит? Не мир, что под ногами, а его мир. Ангелы гибнут в бессмысленной войне, истинный сосуд Михаила все еще не может принять своей судьбы… все идет наперекосяк. Не так, как должно быть. Не так, как он хочет, а теперь эта странная девушка просто берет и зовет его с собой. Хочет ли он пойти с ней? Имеет ли он на это право?
-Зачем тебе это? – странный вопрос, но Михаил все равно озвучивает его. Он действительно хочет знать, что даст это Ангвис. Что даст это ему самому? Ночь с самым необычным существом, которого он встречал. Михаил сомневается, как сомневается слепой в темном коридоре. Идти на ощупь архангел не желает. Он хочет знать сразу все, чтобы видеть проходы и лазейки, чтобы видеть свет, но Михаил видит только ее глаза, которые похожи на два штормовых океана. От нее по-прежнему пахнет морем, и он хочет вдыхать этот запах снова и снова.
-Я не уверен, что мне следует срываться с тобой вот так и тратить время, когда мой брат почти добился своей цели. Знаешь ли ты, что такое долг, Ангвис?
Их диалог – ряд вопросов и ответов, но второго в разы меньше. Они засыпают друг друга вопросами, вечно что-то спрашивают, кричат во тьму, но не слышат ответов. И не хотят отвечать другому. Все их отношения – какая-то странная партия, где никто не хочет ни проиграть, ни выиграть.

Михаил чувствует на себе взгляд ее пытливых глаз. Ангвис смотрит на него так, как смотрят люди в замерзшее окно транспорта, пытаясь разглядеть их ли остановка. Этот взгляд прожигал насквозь, и горгона изучала его, пыталась разгадать, что таится внутри под тонной отговорок и фундаментами долга. Но Михаил и сам уже не знал, что у него внутри. Какой он – Михаил – гордый сын Отца своего, самый старший из Небесного Воинства? Что таится внутри него под всем этим холодным светом? Михаил не помнит, не знает. Он больше похож на потерянного ребенка, которого учили лишь одному – защищать. Слепой солдат, который идет под пули и ложится под танки. Слепой солдат, который умеет лишь воевать и выполнять приказы. И больше ничего. Лишь крупицы братской любви все еще напоминают о прошлом, но и они кажутся все призрачнее в круговороте времени. Осталось ли в нем вообще хоть что-то кроме долга? Михаил не хочет об этом думать, он хмурится, опуская голову, словно пытается стряхнуть с себя взгляд Ангвис. Ему не нравится, что она может разглядеть в нем, он и сам не знает, что горгона сможет увидеть. Она говорит с ним, а он отступает куда-то в тень, наивно надеясь, что полумрак комнаты скроет его от пытливого змеиного взгляда. Михаил не знает, что отвечать. Он колеблется, сомневается. Это предложение похоже на запретный плод, и архангел все еще не решил, стоит ли соблазн того. Провести ночь на краю этого мира с самым необычным созданием. Правильно ли это? Должен ли он оставлять Небеса и братьев ради ночи с горгоной?
Она говорит о возможности понять, что сокрыто внутри его. Как? Как?! Ведь он и сам не знает, что у него внутри. Михаил давно забыл о том, когда в последний раз ни о чем не думал, просто наслаждаясь слепым времяпрепровождением. Подобное предложение и подобные возможности пугают его, заставляя еще больше колебаться, словно маятник старинных часов, что стоят в квартире Ангвис. Неожиданно биение собственного сердца становится оглушающе громким. Михаил словно теряется, хотя все еще и пытается сохранять ледяное спокойствие. Вдох. Выдох. Он не должен позволить Ангвис учуять его слабость, его сомнения.
Горгона отвлекается на город внизу, давая Михаилу короткую возможность взять себя в руки. Он коротко встряхивает головой, пытаясь отряхнуться от мыслей и сомнений, но те грызут его, словно дикие звери, собираясь у ног.
«Что сказал бы Отец на мое решение отправиться с Ангвис?»
Но Отца нет. И никто не может ни запрещать, ни разрешать. Никто не даст даже совета. Вот она – свобода воли, которая есть в руках людей, когда дозволено все, что только тебе угодно, но нужно уметь нести ответственность. Какую череду событий повлечет за собой ночь с Ангвис? И сможет ли Михаил взять ответственность на себя за то, что сделает или скажет? Михаил совсем растерян, и эта странная свобода выбора совсем не радует его. Как было просто раньше, когда он знал, что стоит делать, а что нет. Но все рухнуло с уходом Отца. Теперь каждый ангел был предоставлен сам себе, а он – Михаил – все еще пытается сохранить зыбкий баланс, порядок. Удастся ли ему это, если он сам поддастся соблазну?
-Долг не подарит тебе семью, да. – Михаил отвечает тихо, наконец, поднимая глаза на Ангвис. – Но только долг позволит тебе защитить твою семью, не дать ей погибнуть в пучине безумия. Эта битва… она лишь для вас такая. Только вы называете ее Апокалипсисом, но для моей семьи все иначе. Это не битва, не война, а лишь ссора между братьями, где один обижен на другого за мнимое предательство. Люцифер таит обиду на меня за то, что я сделал, но мои действия – лишь исполнения долга, исполнения воли Отца. Я знал, что нельзя противоречить Отцу, он – нет.
Почему он говорит это все? Семейные распри ангелов не касаются горгоны, но тем не менее Михаил говорит ей, рассказывает, словно желая поделить тем, что накопилось внутри за столько лет глупой вражды. Он словно надеется разделить с ней бремя его собственной ноши. Михаил не чувствует вины за содеянное, но ему и вправду жаль, что пришлось поднять меч на брата. Однако, даже если все могло бы быть иначе, Михаил никогда бы не ослушался Отца. Не мог. Не умел.
-Одна ночь ничего не решит, ты права. – голос архангела становится мягким. Он спокоен, он смирился собственными желаниями и готов взять ответственность за все свои действия. Быть может, если единожды он свернет с пути, то найдет нечто новое, нечто сокрытое. – Возможно, эта ночь изменит многое в жизнях таких существ, как мы. А, возможно, не изменит ничего, но мы не узнаем, пока не вступим на этот путь.
Михаил улыбается и вновь подходит к Ангвис так близко, как только позволяет ему подоконник и планировка квартиры. Он хочет убраться из этого шумного города, хочет прогнать шум и пыль, но какой в этом смысл, если он может оказаться на краю этого мира, созданного его Отцом? Прикосновение архангела – теплое, словно парное молоко, и легкое, словно перо, - он касается Ангвис аккуратно, быть может, даже нежно. Он тянет ее за собой, взмахивает сильными и гордыми крыльями, которые в мгновение ока переносят горгону и Михаила к берегу моря. Тут тихо, и ветер свободно разгуливает над землей, забавно играя с волосами Ангвис. Море – черное, но спокойное – неустанно облизывает берег, желая коснуться ног горгоны. От моря пахнет солью. Тут все родное для Ангвис, и Михаил чувствует это. Он знает, как хорошо и приятно оказаться дома, где даже песок под ногами родной до боли. Архангел отпускает девушку, даря ей полную свободу действий. Ему интересно просто наблюдать за ней, за тем, как она смотрит на море, как лунный серебряный свет причудливо оседает на ее коже. Спокойствие. Только шум прибоя и крики одиноких птиц где-то совсем высоко над головой.

Когда он смотри на нее, наблюдает за ее движениями, то странное ощущение покоя зарождается внутри него, начиная струиться по коже, словно лучи солнечного света, согревая, укутывая. Словно он вновь оказался дома, и Отец никуда не уходил, словно даже Люцифер все еще рядом с ним, и Михаил слышит веселый, слегка задиристый голос брата, что зовет его по имени где-то на периферии сознания. Ему кажется, что он стоит у золотых врат Эдемского сада, он и его братья, все архангелы, все первые дети Создателя. Они улыбаются друг другу, они простили друг другу все обиды, и Михаил чувствует теплую ладонь Люцифера на своем плече.
Он моргнул.
Нет, архангел все еще на земле, пусть и совершенно в другом конце этой маленькой, погибающей планеты. Глубоко в небе висит луна, и ее стальной диск бросает удивительно холодный свет на пляж, и черные волны моря отливают серебром в ночи, словно светятся изнутри. И сама Ангвис обладает каким-то удивительным свечением, словно под ее кожей спрятана вторая луна, озаряющая каждый миллиметр ее кожи. И движения горгоны расслаблены, плавны, словно вся она состоит из воды, а по венам льется океан, перетекает по голубым дорожкам под ее тонкой кожей. Странные мысли. Михаил смотрит на нее как завороженный, и он ловит каждое ее движение, он всматривается в нее, он ищет среди этого лунного света чуточку тепла. Внутри архангела ни капли сомнений, ни капли желания повернуть назад. Он поднимает голову к небу, отрывая свой взгляд от гладкой кожи девушки, и лунный свет серебром оседает на его коже, делая ее бесконечно белой, похожей на мрамор. Или, скорее, на лед. Верно. Он – ледяная фигура, которой нельзя дотронуться, ведь та рассыплется, растает под пальцами. Михаил закрывает глаза и вновь втягивает воздух, пытаясь ощутить аромат этого тихого берега целиком, а не разбивать его на сотни отдельных составляющих. Получается не сразу. Вдох. Выдох. И еще. Раз за разом, пока у него, наконец, не получается уловить ароматы соли, песка, водорослей целиком, и Михаил чувствует ветер на своей коже, что ласковыми пальцами треплет его волосы. Так странно. Он никогда подобного не чувствовал. Или чувствовал, но давно забыл.
Архангел отрывает взгляд от черного неба, что похоже на густые чернила, на черный бархат, украшенный мириадами осколков-звезд – сияющих маяков в ночи. Он смотрит теперь вновь на Ангвис, которая сидит на пледе, и ветер с моря разбивает голову об ее спину, ветер тянется к ней, ластится, словно птица, раскрывающая крылья. Ветер желает обнять свою дочь, почувствовать ее тепло, прижаться к ней. Михаил не в силах разрывать эту связь, он просто подчиняется зову горгоны, и присаживается рядом, опуская ладонь на землю. Песок под его кожей холодный, вязкий, и ангел запускает пальцы глубже, ему нравится ощущать эту прохладу. Голос Ангвис заполняет собой его сознание, ее голос начинает течь по его венам, и архангел на мгновение теряется. Что ему ответить? А нужно ли что-то отвечать? Какой смысл в словах? Почему-то сейчас, когда смотришь на удивительно спокойно море и диск луны, что протягивает ласковые руки к волнам, не хочется говорить, не хочется разрывать тишину ночи, хочется лишь смотреть на волнующуюся воду, что набегает раз за раз на берег и отступает назад, словно прячется. Сколько тайн хранит море? Тайн, что сокрыты даже от ангелов?
-Мы должны были быть воинами. – его голос тихий, он почти шепчет слова, которые подхватывает ветер, разбивая о скалы. Михаил отвечает себе, не Ангвис, но та тоже слышит его, не может не слышать. Все его братья по крови – они должны были быть воинами, они и были. Они защищали Рай храбро, не жалея себя, и не знало мироздание более доблестных воинов, чем те, что стерегли Небеса, но Отец ушел, все пошло прахом. Расколы и раздоры один за другим появлялись среди воинства, вязкая тьма ползла среди ангелов. От сердца к сердцу, пуская длинные корни. Дети Создателя сбились с пути, потеряли свои маяки, и звезды в ночи им больше не светят. И нет Отца, к которому можно протянуть руки, упасть на колени и долго-долго говорить и спрашивать. Все изменилось. Все разрушилось, и Небеса похожи на руины. Руины старой памяти. Старой веры.
«Отец, ты слышишь меня? Где ты? Ты так нужен нам, Отец. Я подвел тебя, я не справляюсь»
Михаил смотрит на луну, словно пытаясь найти на гладкой поверхности стального диска лик Творца, но холодный свет лишь обжигает глаза, а ветер по-прежнему скользит по коже. Никакого ответа. Никакой надежды.
-Когда Отец создавал эту твердь и это небо, мы все наблюдали за этим, следили, как завороженные. – он отвечал ей все так же тихо, словно боялся повысить голос. – Каждый из нас, архангелов, умеет создавать миры, свою реальность, но то, что делаем мы – суррогат, жалкое подобие истинного акта творения. И только Отец мог создать мир и существ, дать им свободу воли. Существ, что будут жить сами, а не подчиняться приказам кукловода. Этот мир был сокровищем, алмазом, и нам было поручено защищать, оберегать. В сердцах некоторых моих братьев зародилась ревность, когда Отец предпочел нам свое новое творение.
«Включая даже меня»
-Потом мы смирились, но только не Люцифер. Он открыто выступил с вопросами к Отцу, он говорил, что мы лучше людей, мы – идеальные дети, создания. Люцифер кричал, Люцифер выражал готовность выступить против юных людей, и тогда Отец наказал мне низвергнуть провинившегося брата. Я подчинился. А после мы еще долго заботились о людях, о мире, пока не ушел Отец. Тогда все изменилось. Я пытался поддерживать порядок, но моим братьям не нравилась моя единоличная власть, они считали, что управлять должны все архангелы, а не только самый старший. Раздоры часто раскалывали небесное воинство, и со временем мне и прочим стало не до людей. Лишь некоторые ангелы все еще следили за бескрылыми детьми Создателя.
Он пожимает плечами, понимая, что в потоке всех своих слов признался Ангвис во многих ошибках и пороках, но так и не ответил на ее основной вопрос, что задала она ему совсем тихо над ухом.
-Этот мир изменился. Я не узнаю его.